Дворец, построенный еще в период царствования династии Сефевидов, казался
вечным, неприступным, существующим вне времени и земного пространства -
уютного и нежаркого уголка в Иранском нагорье. И все здесь было как триста
лет назад: буйство вечнозеленых тропических растений в саду, благоухание
цветущей магнолии, обволакивающий и по-утреннему острый запах роз,
журчание воды в фонтане и приглушенные, сонно-ленивые голоса павлинов,
сидящих на нижних сучьях ливанских кедров. Лишь отдельные приметы: жалюзи
на окнах, мощная космическая антенна, едва видимая среди верхушек пальм,-
привязывали дворец и его владельца к современности.
В саду, за плотной стенкой аккуратно подстриженных кустарников таился
человек, внешне напоминающий бедуина: в серой от пыли хламиде и белом
платке на голове, подвязанном тесьмой. Несмотря ни высокий рост и
немолодой возраст, он ловко перемахнул через кусты и спрятался за
фонтаном, умыл лицо, прополоскал рот, не спуская глаз со ступеней дворца.
Отвлекся только на секунду, когда заметил под ногами тусклый проблеск
золота. Брызги от струй фонтана падали на белый мрамор садовой дорожки,
испещренной ровными и бесконечными строчками надписей. Смел ладонью воду с
плиты...
Это были полувышарканные ногами столбцы имен русских воинов, павших на
войне 1812 года. Плиты когда-то аккуратно сняли в храме Христа-Спасителя,
привезли сюда и вымостили дорожки, чтобы попирать ногами память о мертвых.
Кое-где в углублениях высеченных строк проблескивало золочение. Бедуин
перескочил дорожку и встал за толстым кедром: на ступенях показалась
женщина в розовом восточном одеянии. И сразу же всполошились павлины,
слетев на землю. Женщина открыла кран, и над газоном перед дворцом
вспыхнули радугой поливочные фонтаны, заслонив высокое крыльцо. Затем она
взяла широкую вазу, ножницы и принялась срезать головки роз.
Спустя несколько минут на ступенях дворца появился белокожий мужчина в
голубом атласном халате европейского покроя. Постукивая деревянными
сандалиями, он сделал три шага вниз и, внезапно дернувшись, согнулся,
расставил руки, словно искал опоры. И не нашел, рухнул назад. Из его груди
торчало оперение короткой арбалетной стрелы. Женщина вскрикнула, упала на
колени, встревоженно загомонили павлины. Бедуин неспеша приблизился к
убитому, ногой опрокинул его голову. На задравшемся жирном подбородке
блестела седоватая двухнедельная щетина, ставшая модной к концу двадцатого
века.
Удовлетворенный, он поправил сбившийся на голове платок, сложил и спрятал
в заплечную суму арбалет, после чего так же безбоязненно направился в
заросли сада. Успокоившиеся павлины стали пить воду, набирая ее в клювы из
надписей-углублений на плитах и высоко запрокидывая головки. И тут
опомнилась женщина, все еще стоявшая на коленях со вскинутыми руками. С
брезгливым страхом она приблизилась к мертвому, заглянула в лицо и
внезапно бросилась следом за бедуином.
- Постойте,- по-русски взмолилась она,- Возьмите меня!.. Выпустите меня!..
Я видела! Я все видела!
Человек тем временем оказался уже возле трехметровой стены, выложенной из
пиленого камня. Поддернул длинный подол и ловко вскочил на гребень. Ему
осталось лишь спрыгнуть вниз, на другую сторону, где поджидал автомобиль,
однако женщина прорвалась сквозь заросли и схватила его за ногу, чуть ли
не повиснув в воздухе.
- Не оставляйте меня! Возьмите! Если слышите, если понимаете - возьмите!..
Бедуин оттолкнул ее, сбросив на землю, лег животом на стену, чтобы через
мгновение исчезнуть, однако женщина вновь потянулась к нему руками,
царапая камень.