И он про меня тоже.
– Что же вас связывало?
– Это трудно объяснить, Аленушка. Мы могли месяцами не видеться и даже не перезваниваться, но, когда встречались, у меня появлялось удивительное ощущение, что рядом со мной находится человек, который никогда меня не предаст. Никогда. Что бы ни случилось. Обычно так воспринимаешь очень близкого и давнего друга, а он не был моим другом. Просто он был… Нет, я не умею это сказать. Ощущение очень яркое, выпуклое, даже осязаемое, а слов подобрать не могу. Мне будет трудно без него.
– Но почему? – настойчиво спрашивала Лена, которая во всем любила логичность и законченность. – Если вы так редко виделись и не были друзьями, то почему тебе будет без него трудно? В чем именно ты не сможешь без него обойтись?
«Дурак! – с досадой осадил себя Платонов. – Чего разболтался? Сентиментальный козел».
– Не обращай внимания на мою болтовню, – уклончиво пробормотал он, наклоняясь и обнимая Лену. – Он был хорошим человеком, и мне жаль, что он умер. Вот и все.
Он украдкой посмотрел на часы. Слава богу, уже почти половина двенадцатого, можно прекратить все разговоры и идти спать. Все-таки хорошо, что он остался здесь. Ему очень хотелось выговорится, сказать вслух, в полный голос о том, как ему больно. И еще ему очень хотелось помянуть Юрия Ефимовича Тарасова. Помянуть не тайком, наливая рюмку за дверцей холодильника и занюхивая водку рукавом, а открыто сказать хотя бы несколько добрых и искренних слов в память об этом человеке, и чтобы эти слова непременно хоть кто-нибудь услышал. Ему это удалось, и стало действительно легче.
6
Просторные начальственные кабинеты ушли в прошлое, теперь в моде были небольшие уютные рабочие комнаты. На легких черных «угловых» столах, пришедших на смену тяжелым монстрам из орехового дерева с зеленым сукном и вычурными завитушками, появились компьютеры, а вместо собраний сочинений классиков марксизма-ленинизма навесные полки и книжные шкафы ломились от литературы по экономике, финансам, компьютерным технологиям. Немалое место занимал и законодательный материал, и книги на иностранных языках.
Открыв дверь и войдя в комнату, Виталий Васильевич Сайнес в раздражении швырнул плащ на кресло для посетителей, уселся, не зажигая света, за стол и обхватил голову руками. Ему надо подумать, сосредоточиться и подумать. Как неожиданно все обернулось!
Тарасов умер. Несомненно, это хорошо. Хотя сам Тарасов ничем ему не мешал и вообще больше не работал в системе Минсредмаша, но без него как-то спокойнее. Он был слишком умен и слишком хорошо разбирался во всем, что связано с цветными и драгоценными металлами, поэтому в любой момент мог догадаться. Слава богу, пока не догадался. Теперь уж не догадается.
Плохо другое: Тарасов не просто умер. Он убит. И теперь милиция начнет искать того, кому это было выгодно. А кому это было выгодно? Кому мог насолить этот романтический дурачок, обладатель глубочайших и уникальных знаний, которые он так и не научился использовать на благо собственному карману? Навлек на себя гнев ревнивого мужа? Смешно! Не отдал вовремя долг какому-нибудь крутому дельцу? Еще смешнее. Тарасов в жизни рубля взаймы не взял. А если все-таки догадался? Может быть, поэтому и ушел из системы среднего машиностроения, чтобы развязать себе руки и начать шантажировать тех, кто остался? Но если Тарасова убили по этой причине, то почему же он, Виталий Васильевич Сайнес, ничего об этом не знает? Уж он-то должен был узнать в первую очередь! Кто-то темнит. Тарасов вошел с кем-то в контакт, потребовал себе долю за молчание.