Корреспонденты, помимо выполнения своих прямых обязанностей – добытчика информации и летописца, ещё и несколько раз в месяц дежурят по номеру (если, конечно, газета – ежедневная). А дежурить – значит, читать и перечитывать (раз пять) номер газеты – в процессе верстки и типографского исполнения на предмет вылавливания всех ошибок. Оставаясь в дрожащем от страха состоянии – как в этот день, так и всю ближайшую неделю: ошибку внимательные и дотошные читатели могут обнаружить и через три дня, и через три недели. И ведь не поленятся набрать номер редакции и сладостно сообщить, где и какая ими, куда более грамотными, в данном номере обнаружена ошибка. И с великим упоением издали покивать назидательно пальчиком – ах, вы такие-сякие-разэтакие, плоховато следите вы за правильностью употребления такого прекрасного и могучего языка, как русский!.. А кому же ещё за этим и следить-то!
Конечно, журналисты, как и хирурги, со временем привыкают к неизбежным треволнениям профессии и перестают – по поводу и без повода – трястись, как осиновый лист: не ошибается только тот, кто ничего не делает! (И, кстати добавляет язвительно сатирик, только тот, кто профессионал и знает своё дело в совершенстве!).
Так что к исходу аврального месяца Татьяна испытывала ту, всепоглощающую, жажду, которую никакой водой не напоишь: потому что чувствовала себя значительно хуже, чем, предположим, выжатый лимон. В последнем, по крайней мере, остаются ещё кожура, сиречь цедра, и несколько семян, из которых может вырасти целое дерево! Татьяна же не могла бы разродиться даже десятистрочной заметкой. Она теперь могла только одно: пасть хладным трупом на диван и лежать, дожидаясь, пока накопится сил добрести до ванной. Не говоря уж – до кухни.
Готовить Татьяна, естественно, никогда не успевала и бывали периоды, когда месяцами она жила только на кофе с бутербродами: ей безконечно жаль было времени, которое каждый раз уходит на приготовление хоть самой немудрящей еды и после сомнительного удовольствия – мытьё горы грязной посуды! И посему – великая хвала тому ленивцу, который придумал консервы! И такая же тому, кто – пельмени! Потому что все холостяки, к которым с полным правом Татьяна относила и себя, просто вымерли бы или от постоянного поглощения еды всухомятку или, приобретя язву желудка – от голода, как мамонты!
Оставаясь на ночёвку у Лысого, Татьяна, кроме экономии времени на дорогу, обретала здесь и благословенный покой: никто из коллег и ни одна из подруг, не входящих в альпинистский круг, узнать номер домашнего телефона Лысого – не удостоились. Так что позвонить в квартиру Сергея, разыскивая Татьяну, могли только он сам (что, кстати, он и делал практически ежедневно, не найдя Татьяны дома) да Елена. А поскольку с Еленой у Татьяны были отношения (по неизвестной обеим причине!) – никакие, не вражеские, но и не подружкинские, даже не отношения коллег, то позвонить сюда она могла только в самом крайнем случае. Какового случая, тихо надеялась Татьяна, не выпадет в ближайшие сто лет!
Потому что, пробыв полный рабочий (причём – ненормированный!) день в редакционном гаме, и самый жизнерадостный оптимист вынужден будет искать тихий угол. Чтобы, к примеру, восстановить нормальную деятельность барабанных перепонок и других разных органов, которыми должен, но от усталости и многократного перебора дозы кофе и сигарет перестал управлять головной мозг.
Лысый как раз в этот вечер позвонил и сообщил, что состояние командировочных дел, увы, пока не позволяет даже приблизительно прогнозировать относительно реальной даты, когда можно будет уйти в горы. Но Татьяна вымоталась уже настолько, что ей было практически всё равно: невозможно испортить настроение, которого нет… Если человеку хочется только одного-единственного: никого не видеть, ничего не слышать, ничего не говорить, ничего не делать – только полного, абсолютного уединения и покоя – никакие хорошие или плохие новости положения не изменят: степень усталости достигла предела!
Казалось бы – до чего же странно: некоторый человек ведёт здоровый (иногда) образ жизни, не жалуется на здоровье настолько, что даже не помнит точного адреса собственной поликлиники, систематически ходит в довольно трудные походы, причём маршруты этих походов пролегают исключительно в горной местности, часто ведут, в прямом смысле слова, по вертикали, при этом носит рюкзак весом практически в половину собственного, весь период в горах спокойно может обходиться сколько угодно времени минимумом того, в чём нуждается самый неприхотливый аскет, да ещё и неизменно излучает такую энергию счастья, удовольствия, прочих разных положительных эмоций – и падает от смертельной усталости, попахав всего месячишко на непыльной, интеллигентной работе! Загадка!
Отгадка же этого парадокса – проще пареной репы. Дело-то – в том, что первое действие происходит в прекрасных, любимых, а самое главное, в чистых – в любом и всех экологических смыслах – горах: человек дышит, ест, пьёт, спит и все иные действия совершает в настоящей, естественной, первозданной чистоте. Другое же, в отличие от первого – происходит в огромном, промышленном (то есть – грязнейшем) городе, в котором присутствует грязь и видимая, и невидимая: не только всякие промышленные выбросы, причём чего угодно, и в воздух, и в воду, и в почву, где человека травят разные излучения, вплоть до радиации. А кроме того – полно и весьма вредоносных скоплений самых различных психических излучений – от ставшего привычным (но не переставшего быть столь же вредным) скандала в транспорте, до тягчайших преступлений… В городе, в котором из-за смога небо бывает видно только по большим праздникам! То есть естество всего живого затоптано и загажено настолько, что можно собственное имя забыть… Вот и вся загадка!
Несколько придя в себя, Татьяна сумела, с большими трудами, доползти до душа, потом сварила кофе, в процессе варки которого не раз помянув с тоской Лысого, прилегла и – через часок – почувствовала, что вскоре опять сможет осознавать себя человеческой особью. А не загнанной лошадью, которую лучше бы – из милосердного сострадания – кому-нибудь пристрелить. Допив кофе, Татьяна из позы полулёжа перешла в лёжа. И непроизвольно закрыла глаза, потому что не то что читать, даже просто смотреть – не могла.
Самым простым и разумным действием человека в таком состоянии было бы уснуть, но мозг ещё не вышел из состояния высокой перегрузки и отказывался отключаться. И Татьяна, весьма кстати вспомнив недавно прочитанное пособие по йоге, попыталась полностью сосредоточить всё мысли, всю силу серого вещества в районе переносицы – и оставаться в таком положении до тех пор, пока не успокоятся извилины. То есть, пока бешеная деятельность серых клеток мозга не снизит скорость до нормальной. Поскольку болезненно взбудораженному мозгу любая деятельность была, как бальзам, Татьяна мгновенно ощутила, как, каким-то неведомым образом, вся мыслительная сила разума ринулась в точку предполагаемого нахождения «третьего глаза» и вот – темнота перед закрытыми глазами внезапно стала приобретать оттенок тёмной синевы, потом – насыщенно синий, потом просто синий, потом – цвет морской воды, потом – почти голубой, зато перемежающийся золотистыми зарницами…
А потом всё поле зрения, весь горизонт – до максимально возможных пределов – залила такая нежно-зеленоватая синь, что Татьяне даже показалось, будто она лежит на мелком дне моря и видит сквозь воду – солнце! А вместе с этой несказанной, совершенной, нежнейшей синевой её душу вдруг объял такой невыразимый, божественный покой, какой, наверное, бывает только в раю, который и называется – блаженством. Татьяна поняла, что никогда больше не сможет впасть в состояние, в котором доставалось всем и каждому, что ни попадалось под руку.