***
Лысый с командой вернулись из слишком затянувшейся командировки, так и не сходив в поход: работы неожиданно оказалось столько, что ни выкроить аж две недели из отпущенного первоначально срока не удалось, но пришлось задержаться, сверх намеченного, ещё более, чем на месяц. Случилась странная какая-то авария, а пока они её устраняли, на завод вдруг поступило давно ожидаемое новое оборудование и пришлось им, в авральном порядке, ещё помогать местным умельцам в его установке и запуске. В итоге все ребята настолько вымотались, что поход был ими молчаливо отложен на ближайшее – изначально запланированное – время.
Увидев при встрече, в каком, мягко выражаясь, состоянии – физическом и душевном – находится Татьяна, всё время по телефону слишком бодренько уверявшая Лысого в отличном и великолепном состоянии своих дел – всех и всяческих – Лысый буквально впал в столбняк: впечатление было такое, словно Татьяна только что выписалась из больницы после тяжелейшей формы тифа-сыпняка. Она, как после болезни, постригла, во-первых, свою роскошную шапку волос почти под «нулевку», во-вторых, настолько жутко исхудала, что везде одни мослы торчали, в-третьих, глаза у неё теперь всегда были жутко красные, а на все его вопросы Татьяна лишь молча пожимала плечами, и так далее – все самые явные проявления серьёзной болезни или, как минимум, очень плохого самочувствия…
Но это бы – ещё полбеды! Дело было в том, что она очень сильно изменилась внутренне: постоянно, даже поддерживая разговор, была сосредоточена на каких-то непонятных мыслях, постоянно – словно последний период её депрессии обрёл безконечность – стремилась к уединению, но обычных при таком диагнозе признаков измотанности и человеконенавистничества – не наблюдалось. А на все расспросы Лысого Татьяна либо ловко отмалчивалась, либо сразу же переводила разговор на что-нибудь такое, на что Лысый клевал с неизбежностью и когда он опоминался, разговор уже уезжал в столь дальние дебри, что только диву дашься.
Побывав у неё дома, Лысый остолбенел в очередной раз: Татьяна не только в большой комнате завела целый иконостас, но и в другой комнате, и даже на кухне, навесила хоть по иконе и накупила кучу целую религиозных книг, которые, явно, не лежали без дела! Причем, когда Лысый попытался посмотреть, чем же именно она вдруг стала интересоваться за время его столь длительного отсутствия, Татьяна спокойно, но так, что лучше бы – накричала, велела ему ничего не трогать.
Лысый послушно отступился и пошёл, во избежание взрыва ярости хозяйки, на кухню – Серёгин кофе для Татьяны всегда был наилучшим бальзамом! В том числе и в отношениях с Лысым. К его безмерному удивлению, Татьяна последовала за ним в самое её везде нелюбимое помещение и села за столик – не в нетерпении выпить кофе, а с явным намерением что-то Лысому объяснить.
Но никаких объяснений и ответов насчёт загадочного её состояния Лысый так и не дождался, зато услышал довольно-таки странный вопрос:
– Серега, – (причём обращение Татьяны к нему по имени, а не по кличке всегда сравнимо было с угрозой землетрясения или цунами! Кличка-то вовсе не соответствовала фактам, и хотя шевелюра Лысого сильно уступала качеству и количеству волосяного покрова Татьяны, но лысым Лысого смог бы назвать только врождённый слепец) – ты не мог бы со мной съездить в Тверь?
Лысый лишился дара речи. На тебе!
– Что ты там потеряла?!
– У меня там – дела… – и голос – это у Татьяны-то! – словно виноватый. – Просто надо там кое-кому помочь… Я тебе всё позже объясню…
– Да ты сейчас объясни, сделай милость! Ты подумай: где мы, а где Тверь!? Минимум тысяча километров! Ни за день, ни за неделю – не управиться. А у меня, между прочим, есть работа! Потому что отпуск я твёрдо намерен провести – и проведу, с тобой или без тебя – в горном походе и хоть трава не расти! Или я просто не дотяну до следующего отпуска!
– Серёга, дело в том, что недавно у меня появились знакомые, о которых я и сама пока знаю не много, но которые очень много для меня значат и которые попросили меня, нет – поручили мне! – найти в Твери одного человека и решить с его помощью некоторые важные вопросы.
– Почему же твои, столь для тебя дорогие, знакомые сами туда не съездят? Денег, что ли, нет? Или – времени? Или они столь заняты другими своими делами, что эту почётную миссию доверили тебе? А они, хотелось бы узнать, в курсе, во что для тебя выльется подобное путешествие – как по финансовым затратам, так и во всех прочих смыслах, включая даже возможную потерю работы?
– Они – не могут… – пробормотала Татьяна, словно даже не надеясь хоть в чём-то убедить справедливо возмущённого Лысого и явно готовая переться до этой самой Твери хоть пеши!
Лысый озверел:
– Ты только меня с этими своими хитромудрыми знакомыми сведи: я им вмиг популярно и очень доходчиво объясню, что подобные вояжи надо совершать самим, а не посылать вместо себя малознакомых людей, у которых, между прочим, до этого «великого» знакомства была собственная жизнь!
А потом – как это вдруг какие-то непонятные новички заимели над тобой такую странную власть? С чего бы? Ты что, им миллион задолжала? Или – влюбилась? Или в секту какую вступила? Ты же можешь – всё! Или ты – с ума сошла? Или наркоту попробовала и, обкурившись, вляпалась во что-нибудь?
Лысый ждал ответного – причём, по опыту, куда более сильного, чем собственный, взрыва эмоций, но Татьяна даже голос не повысила, что уже действительно выглядело, как вопль о спасении:
– Я так и думала, Сергей, – очень ровно сказала она, – что ты ничего не поймёшь. Видишь ли, есть некоторые вещи, понятия, обстоятельства, которые очень трудно объяснить тому, кто о них никогда не задумывался, кто ни разу с этим не сталкивался. Твёрдо могу тебе пообещать только одно: на все возникающие у тебя по мере нашего путешествия вопросы – будешь получать ответы. Если только эти ответы будут у меня самой. Потому что я сама ещё многого не знаю и не понимаю. Но я – учусь…
Лысый так и сел, где стоял. Всё это настолько было непохоже на Татьяну, которую он знал достаточно много лет, что он отказывался верить не только своим глазам, ушам, но и всем аналитическим способностям собственной черепушки: ведь это же нечто настолько кардинальное, основы мироздания потрясающее должно было случиться, чтобы Татьяна, мирным и спокойным голосом, так стоически объясняла ему, что он неправ, да ещё и обещала впредь то-то и то-то.
Внезапно Лысый осознал, чего же именно ему теперь так тревожаще не доставало в Татьяне: она – не курила! Она, которая за всё время их пятнадцатилетнего знакомства без сигареты оказывалась лишь под душевой струёй да ещё во сне, она, которая даже между двумя ложками супа была способна сделать пару затяжек, не говоря уже о ночах страсти – сидела с пустыми руками! И не то, что сигарет, зажигалки не было поблизости, но даже пепельницы не оказалось в обозримом пространстве…
– Ты что, бросила курить? – до заикания потрясённо спросил Лысый, очень ярко вспомнивший, как, перед самым отъездом бригады в командировку, Татьяна – со вкусом, с толком и расстановкой – очень детально и дотошно объясняла одному назойливому проповеднику здорового образа жизни, что пей-не пей, кури-не кури, а здоровья больше, чем на одну жизнь, всё равно не хватит! Так что не пошёл ли бы он, проповедник, по тому, очень известному адресу?
– Недавно, – как о чем-то мало занимательном, рассеянно сказала Татьяна и продолжила прежнюю тему о поездке. – Дело в том, Серега, что мне действительно очень нужно в Тверь. И дело – настолько важное, что я поеду туда всё равно. Даже если б послали кого-нибудь другого, я напросилась бы в попутчики. Но послали меня, причём одну, потому что послать сейчас больше некого, а дело крайне важное и срочное.