– Ты как?
– Нормально. Только вернулся из Питера.
– Там тоже жара?
– Как ни странно, да. Непривычно, но здорово.
– Я с ума схожу от такой погоды.
Андрей рассмеялся:
– Похоже, не только ты.
Он рассказал о ситуации на заправке. Званский загоготал.
– Я, собственно, почему позвонил… Пойдем пиво пить. Толян и Миха будут. Чем еще заниматься в такую жару!
Андрей отказался – с брифом надо было завершать побыстрее, там клиент серьезный. Положив на стол телефон, он начал искать в тексте место, на котором остановился, но его снова прервал звонок. Теперь это был Ален, всегда произносящий его имя на французский манер:
– Андре, салют!
Андрей ответил на родном языке Алена:
– Bon soire, mon ami!
1
Ален подхватил начинание и перешел на французский, но Разумовский, смеясь, перебил его:
– Хватит! Я так и не выучил французский! Это я из вежливости! Рад тебя слышать! Как дела?
– Андре, все отлично! Работы много, и это очень хорошо. Элен снова беременна.
– Поздравляю, Ален! Искренне рад за вас. Ты прости, я видел твои звонки, но не мог ответить, все время на встречах или в запаре.
– Запаре? Что это? Я не знаю такого слова.
– Ой, прости, перехожу на сленг машинально. Запара – это много работы, когда и в туалет нет времени сходить. От слова «запариться», в общем.
– А, ясно. Тогда и у меня запара. А ты иди в отпуск, отдыхать тоже надо.
– Не могу, только вернулся из поездки и сразу взялся за бриф. Клиент очень ждет предложение.
– Ну, понятно. Если хочешь, приезжай в Париж. Несколько дней поживешь с нами, потом махнем на море, в Ниццу. Если есть возможность. Ты знаешь, мы всегда тебе рады.
Ален прекрасно говорил по-русски, без ошибок и почти без акцента.
– Ну так как?
– Ален, дорогой, большое спасибо! Честно, я бы с удовольствием, но сейчас не могу. Надо завершить работу, да и другие проекты нуждаются в контроле.
Ну ладно, решай сам.
Они разговаривали где-то раз-два в месяц, стараясь не теряться. Не так уж и много у него настоящих друзей. Андрей опять остановился на фотографии с пляжем. Жалко, что нет возможности уехать в отпуск сейчас! Отогнав от себя грустную мысль, он наконец вернулся к работе, но, просидев минут пятнадцать, осознал, что на большее сил уже нет На две трети документа он сделал наброски, остальное завтра можно доделать. Ален прав, не стоит гореть на работе. Интересно, Званский еще в баре? Звонок Роману прояснил ситуацию – к счастью, он только добрался до злачного места с двумя знакомыми.
– Знаешь ресторан сербской кухни «Никола Тесла» на Краснопролетарской?
– Мне кажется, что попадалась их вывеска на глаза, я там как-то проезжал.
– Вот и приезжай!
Посидели хорошо. Попойка закончилась около двенадцати. Хорошенько принявшие на грудь Рома и Толя с Мишей жили в родном районе, где когда-то они все вместе ходили в школу. Поэтому приятели и уехали так же вместе на вызванном такси. Разумовский остался один на ночной улице. Вдруг он увидел лавочку, обыкновенную лавочку со спинкой. Может быть, здесь была автобусная остановка. Андрей уселся на лавочку и, закинув ногу на ногу, закурил. Подумал, что надо бы тоже вызвать такси. BMW он предусмотрительно оставил на офисном паркинге. Странно, после трудового дня и нескольких кружек пива ему совсем не хотелось спать. Усталости не чувствовалось. Разумовский, задумчиво сидя с сигаретой в руке и стряхивая пепел на асфальт, достал телефон. Набрав номер, он спросил:
– Привет! Да, это я. Не спишь? Я сейчас приеду, не против?
Про себя он подумал, что для него это будет наилучшим вариантом завершения вечера.
1 Добрый вечер, друг мой! (франц.)
Глава 8
Несколько дней спустя, позавтракав, Мари довольно долго гуляла по палубе, а потом присела на шезлонг. Пассажиры, немного отойдя после недавнего стресса во время посадки на корабль, повеселели и, улыбаясь, фланировали вдоль бортов. Мужчины образовывали небольшие группы и, конечно, обсуждали войну и политику. Дымя сигарами, трубками и папиросами, они на чем свет стоит ругали премьера Рейно, правительство и генералитет. Мари не особенно прислушивалась к этим разговорам, но внезапно ее внимание привлекла одна особенно эмоциональная беседа. Толстяк с золотыми часами в жилетном кармане размахивал рукой с зажатой между пальцами-сосисками сигарой. Он почти кричал:
– Немцы нас перехитрили! Провели как маленьких детей! Пока мы ждали их на линии Мажино, они перегруппировали дивизии и прижали нас к Ла-Маншу. Они нас отвлекали восемь месяцев, захватили Данию, потом Норвегию, потом Бельгию и Нидерланды! Они усыпили нашу бдительность и за один месяц окружили всю союзную армию в Дюнкерке!
– Очень жаль, что вас не было все это время с нашими генералами, господин Дюруа! – язвительно отвечал ему высокий худощавый усач с чашечкой кофе в руке. – Уж Вы-то сумели бы открыть им глаза.
Толстяк задохнулся от возмущения. Он вытаращил глаза и завопил:
– Да как вы смеете, господин Бурвиль! Что вы себе позволяете!?
Остальным участникам разговора пришлось успокаивать спорящих. Разговор заставил Мари вспомнить слова дяди Жюля, сказанные ей, когда она навестила его в середине апреля, нарушив обещание не покидать Париж. Они снова сидели во дворе и обсуждали военные действия. Жюль утверждал, что это затишье на фронте неспроста, и боши что-то затевают. Он сказал тогда: – Помяни мое слово, принцесса, – эта тишина рванет с такой силой… И действительно, перейдя к активным боевым действиям в начале мая, немецкие войска разгромили французские, бельгийские и нидерландские вооруженные силы, а 31 мая британский экспедиционный корпус во Франции уже эвакуировался, переплыв Ла-Манш. Так, в результате разработанных немецким генштабом планов «Гельб» и «Рот» Германия оккупировала страны Бенелюкса и Францию. И теперь на этом лайнере уплывают от войны те, кому судьба дала шанс вырваться из оккупированной страны или, как Мари, выскользнуть из Парижа за несколько дней до его падения. Девушка вздохнула и перестала прислушиваться к голосам спорщиков, снова упав в воспоминания.
Через два года маркиза вернулась ив Париж вместе с художником Чезаре Бартоломео, тем самым итальянцем, приплывшем однажды к «лестнице императора». Она снова расцвела и выглядела очень счастливой. Совершенно случайно в Риме они столкнулись лицом к лицу на площади перед Капитолием. Чезаре Бартоломео был очень известным художником, его картины пользовались большим спросом, и, по слухам, он набрал заказов аж на пять лет вперед. При этом человек он был веселый и открытый. Явление довольно редкое, но слава и прижизненное признание таланта не испортили его. Помимо врожденной харизмы Чезаре еще был красив. Его обожали женщины, и он платил им взаимностью. Богема передавала сплетни о его многочисленных романах то с какой-то итальянской графиней, то с дочкой американца-миллионера. Но тогда у Капитолия он снова встретил Жанну и умолял ее поужинать с ним. Она согласилась, и вдвоем они провели чудесный вечер. Выйдя из ресторана, они гуляли по вечернему Риму, в котором, Чезаре, казалось, знает каждый камень и его историю. На следующий день он явился к Жанне в отель и пригласил ее к себе, чтобы показать одну картину. В огромном зале старинной римской квартиры на мольберте стояла завешенная покрывалом картина внушительного размера. Художник открыл полотно, и маркиза увидела свой портрет. В лучах заходящего солнца она по-прежнему сидела на «лестнице императора». Такой увидел ее Чезаре в тот день. Художник признался, что нарисовал портрет сразу после их первой встречи. Пораженный красотой Жанны, он захотел навсегда сохранить образ той красавицы. Картина, написанная в необыкновенно теплых чувственных тонах, была великолепна – красивая белокурая женщина присела на широкие, сходящие в море ступени и мечтательно смотрит в воду, окрашенную закатом. Техника исполнения говорила о том, что Чезаре действительно был прекрасным художником. Он очень хотел подарить ей эту картину, но Жанна рассмеялась и обняла его. В Париж они вернулись вместе. Свой портрет Жанна повесила в зале, и все гости восторженно охали, рассматривая шедевр. Между собой его так и стали называть – «итальянский» портрет маркизы. Мари, бывая в гостях у тети, подолгу стояла перед картиной, зачарованно рассматривая полотно. Анна, ее мать, говорила сестре: