Они поели. Вымыли посуду. Вернулись и гостиную. Рад достал из заднего кармана бумаги.
– Бумаги, – сказал он. – До чего они мне осточертели. Да мне и не надо в них заглядывать. Факты предельно простые. Пропавшую даму звать Сигбрит Морд. Тридцать восемь лет, работает в Треллеборге, в кондитерской. Разведена, бездетная, живет одна в маленьком доме в Думме. Это в сторону Мальмё. В тот день у нее был выходной. Ее машина была на профилактике, поэтому она поехала в Андерслёв на автобусе. По делам. Зашла в сберкассу, на почту. Потом исчезла. На автобус больше не садилась. Шофер опознал фотографию, утверждает, что Сигбрит в автобусе не было. С тех пор ее никто не видел. Это было семнадцатого октября. Из почты она вышла около часа. Машина «фольксваген» так и стоит в мастерской. В машине ничего. Я ее сам осматривал. Исследования на отпечатки и другие следы производились в Хельсингборге. Результат – ноль. Никаких путеводных нитей, как говорится.
– Ты ее знаешь? Лично?
– Конечно. Пока не началось увлечение природой, я на своем участке всех до единого знал. Теперь‑то посложнее стало. Люди вселяются в избы на заброшенные хутора. И не прописываются. Пока туда доберешься – глядишь, уже куда‑нибудь переехали, а на их место въехал кто‑то другой. От прежних жильцов только коза да огород остались.
– А Сигбрит Морд, значит, не из этих?
– Никак нет, она тут больше двадцати лет живет. Приехала из Треллеборга. Уравновешенная особа. К работе всегда добросовестно относилась. Абсолютно нормально все у нее. Разве что слегка в жизни разочарована.
– Значит, она могла просто‑напросто уехать куда‑нибудь?
Рад наклонился, почесал пса за ухом.
– Могла, – произнес он наконец. – Это не исключено. Только я в это не верю. У нас не принято вот так вдруг уезжать, совсем незаметно. И чтобы дома никаких признаков. Я весь дом осмотрел вместе с ребятами из Треллеборга. Все на месте – бумаги, личные вещи. Брошки, всякая мелочь. Кофейник и чашка стояли на столе. Словом, все так, будто она вышла на короткое время и собиралась скоро вернуться.
– Ну, и что же ты думаешь?
Рад помешкал с ответом. Он держал сигарету левой рукой, правую игриво покусывал пес.
– Я думаю, что ее нет в живых, – сказал он наконец.
– А что насчет Бенгтссона? – сказал Мартин Бек.
– Тебе его лучше знать…
– Это еще неизвестно. Мы уличили его в убийстве больше десяти лет назад. Не так‑то это было просто. Странный человек, с причудами. Что с ним было потом, я не знаю.
– Я знаю, – ответил Рад. – Все здешние знают. Его признали психически нормальным, он семь с половиной лет сидел в тюрьме. Потом как‑то попал сюда, купил домик. Видно, у него где‑то были отложены деньги. Он обзавелся лодкой, старым грузовичком. Живет тем, что коптит и продает рыбу. Часть сам ловит, часть скупает у тех, кто занимается рыбной ловлей от случая к случаю. Разъезжает на своем грузовике, продает копченую сельдь и яйца. Покупатели, по большей части, постоянные. На Фольке здесь смотрят как на вполне приличного человека, он никого не задевает, говорит мало, держится особняком. Замкнутый тип. Когда я с ним сталкивался, у него каждый раз был такой вид, будто он просит прощения за то, что существует на свете. Но…
– Ну?
– Но ведь все знают, что он убийца. Уличен, приговорен.
И убийство‑то было отвратительное, отправил на тот свет ни в чем не повинную иностранку.
– Ее звали Розанна Макгроу. Убийство и правда было отвратительное. Садистское. Но он был спровоцирован. Так ему казалось. Нам тоже пришлось пойти на провокацию, чтобы уличить его. Не понимаю только, как его могли признать нормальным.