Не понимаю только, как его могли признать нормальным.
– Чего там, – фыркнул Рад, и вокруг глаз его разбежались улыбчивые морщинки. – Я тоже бывал в Стокгольме. Проходил курсы судебной медицины. Половина врачей еще хуже, чем пациенты.
– На мой взгляд, Фольке Бенгтссон был явно помешанный. Какая‑то смесь садизма и женоненавистничества. Он знает Сигбрит Морд?
– Как не знать. Он живет в двухстах шагах от нее. Ближайший сосед. Она одна из его постоянных покупателей. Но дело не только в этом.
– Так‑так?
– Дело в том, что он в одно время с ней был на почте. Свидетели видели, как они разговаривали. Его машина стояла на площади. Он стоял в очереди за ней и вышел из почты минут через пять после нее.
Они помолчали.
– Ты ведь знаешь Фольке Бенгтссона, – сказал Рад.
– Знаю.
– Он вполне мог…
– Мог, – сказал Мартин Бек.
– Хочешь знать правду – а я всегда правду говорю, – так Сигбрит нет в живых, и положение Фольке незавидное. Не верю я в случайные совпадения.
– Ты говорил о разводе.
– Точно, был муж. Капитан торгового флота, только слишком пристрастен к алкоголю. Шесть лет назад у него что‑то с печенью произошло, его отправили домой из Эквадора. Уволить не уволили, но и здоровым не признают, поэтому он больше не плавает. Приехал сюда, продолжал пить, кончилось тем, что они развелись. Теперь он в Мальмё живет.
– Ты его знаешь?
– Знаю. К сожалению. Даже слишком хорошо. Если мягко выражаться. Понимаешь, на развод она подала. Он был против. Ни за что не хотел разводиться. Понятно, она настояла на своем.
– А теперь?
– А теперь так – напьется как следует и приезжает выяснять отношения. Да ведь выяснять уже нечего. И чаще всего кончается взбучкой.
– Взбучкой?
Рад рассмеялся.
– Это у нас так принято говорить. А как вы говорите в Стокгольме? Рукоприкладством? Квартирные беспорядки, выражаясь полицейским языком. Выражение‑то какое: квартирные беспорядки. Так или иначе, мне раза два приходилось к ним выезжать. В первый раз удалось его утихомирить. Во второй раз дело было сложнее. Пришлось надавать ему по морде и отвезти в наши роскошные камеры. На Сигбрит было жутко смотреть – огромные синяки, следы от пальцев на шее.
Рад теребил свою шляпу.
– Так что уж я‑то знаю Бертиля Морда… Запойный. А вообще‑то он лучше, чем кажется. Видно, любит ее. И ревнует. Хотя я не вижу, чтобы у него был особый повод ревновать. Мне ее личная жизнь неизвестна. Да и есть ли у нее личная жизнь?
– А что сам Морд говорит?
– Его допрашивали в Мальмё. На семнадцатое число у него алиби. Говорит, в тот день он был в Копенгагене. Ездил на пароме «Мальмёхюс», да…
– Тебе известно, кто его допрашивал?
– Известно. Инспектор по фамилии Монссон.
Мартин Бек не один год знал Пера Монссона и вполне ему доверял. Он прокашлялся:
– Выходит, и у Морда не все чисто.
Рад задумался. Почесал пса за ухом, потом сказал:
– Пожалуй. Но у Фольке Бенгтссона положение куда похуже.
– Если и впрямь что‑то произошло.
– Она пропала. С меня и этого достаточно. Никто из знакомых не может найти этому разумное объяснение.
– А как она выглядит?
Рад сунул руку в задний карман и достал две фотографии – на иностранный паспорт и цветную, сложенную пополам. Бросил взгляд на них, потом протянул Мартину Беку. Прокомментировал:
– Карточки удачные, обе. Я бы сказал, что у нее обычная внешность. Как у большинства. Довольно симпатичная.