Это отступление от традиционных требований к обладателям маршальского звания было обусловлено особенностями революционного периода в истории Франции, предшествовавшего установлению Первой империи. Теми самыми, которые были удивительно точно подмечены известным специалистом по проблемам революционного движения в XIX веке и истории Отечественной войны 1812 г. Н. А. Троицким. Рассматривая в целом восстановление Наполеоном маршальского звания в стране, он писал: «26 маршалов Первой империи (1804–1814 гг.) во Франции – это исторический феномен. Появление такого количества военачальников впервые стало возможным благодаря не столько Наполеону, сколько Великой французской революции. Никогда ранее мир не видел столь яркого созвездия военачальников, поднявшихся из народных низов исключительно по своим дарованиям и независимо от родства, протекции или монаршего каприза». И далее: «Наполеон восстановил звание маршала Франции, как только Франция после 12-летнего режима Первой Республики была провозглашена 18 мая 1804 г. империей. Этот акт Наполеона был одним из многих его шагов по возвращению – правда, уже в условиях новой буржуазной Франции – старых званий и титулов, которые призваны были придать наполеоновскому двору монархический колорит. Вместе с маршальским званием был восстановлен и старый порядок его присвоения – по воле и за подписью монарха».
Но еще важнее было то, что в условиях революции изменился не только подход к награждению воинскими званиями и титулами, а и сами принципы комплектования и содержания армии. И здесь снова не обойтись без высказываний мудрого Троицкого. «То была массовая армия нового типа, – писал он. – Она комплектовалась на основе всеобщей воинской повинности, декретированной в 1793 г. и через пять лет несколько суженной в виде так называемой конскрипции. Эта армия не знала ни кастовых барьеров между солдатами и офицерами, ни бессмысленной муштры, ни палочной дисциплины, зато была сильна сознанием равенства гражданских прав и возможностей. „Последний крестьянский сын совершенно так же, как и дворянин из древнейшего рода, мог достичь в ней высших чинов“, включая маршальское звание. Наполеон любил говорить, что каждый его солдат „носит в своем ранце маршальский жезл“»[1].
Так если маршалом мог стать любой наполеоновский солдат, то почему присвоение этого звания молодому, но очень храброму генералу, уже отличившемуся не в одном сражении, надо воспринимать как аванс за будущие заслуги? Не потому ли, что сегодня, по прошествии многих лет, мы просто знаем о более значимых победах и достижениях Нея, последовавших после 1804 года? А почему не допустить мысль о том, что Наполеон, который, по оценкам всех современников, прекрасно разбирался в людях, сумел по достоинству оценить не только потенциальные возможности молодого офицера, но и то, что уже было проявлено им на фронтах революции.
Вот и большинство исследователей считают, что званием маршала Ней был обязан исключительно своей доблести, мужеству и богатому боевому опыту, полученному им во время участия в революционных войнах Франции. Это утверждение подтверждается многочисленными фактами. Так, с начала службы в действующей армии (1792 г.) и до конца 1800 г. он отличился в 8 крупных сражениях, нередко играя решающую роль в победе над противником. Так было во время осады Маастрихта (1794 г.), в битвах при Опальдене (1795 г.) и Форхайме (1796 г.), в штурме Вюрцбурга (1796 г.) и взятии Кирхберга (1797 г.). К примеру, командуя кавалерией дивизии генерала Колана, во время сражения за Вюрцберг Ней с сотней гусаров бесстрашно вступил в бой со значительно превосходящим по численности отрядом противника и умудрился не только наголову разбить его, но и захватить две тысячи австрийцев в плен. В другой раз всего лишь с 30 драгунами он рассеял 200 знаменитых «черных гусар смерти» – наследников славы прусского короля Фридриха Великого.
Надо сказать, что всех подобного рода фактов в воинской биографии Нея не перечесть. И все-таки нельзя не упомянуть здесь еще об одном, происшедшем в 1807 году. Вот как описывает его историк Олег Плужников: «В Пруссии он так лихо воевал, что едва успевал пересчитывать пленных. Наконец, у Магдебурга в плен к нему попали 33 тысячи пруссаков при 800 (!) орудиях. Поскольку в III корпусе Нея было всего около 10 тысяч солдат, он приказал:
– Разоружайте их поскорее, пока они не увидели, сколько нас на самом деле». Впоследствии, объясняя такие дерзкие выходки Нея, Наполеон говорил, что тот не любит долго думать на поле боя и «всегда таков, атакует противника, как только увидит его!».
А вот в кампании 1799 года молодой генерал отличился не только в атаке, но и в… разведке. Да так, что о нем заговорила вся Франция. В ходе осады Маннгейма Ней совершил поистине легендарный подвиг. А помог ему в этом… родной немецкий язык. Это замечательное событие весьма колоритно и во всех подробностях описано в историческом обозрении «Адъютант»: «Переодевшись в крестьянина, он (Ней. – Авт.) переправился через реку. Знание немецкого языка позволило Нею беспрепятственно пройти по всем австрийским позициям. Правда, единственной проблемой, которая вызывала настороженность Мишеля, был ров вокруг цитадели, который можно было перейти через подъемный мост. Продолжая свою разведку, Ней обратил внимание на беременную женщину и австрийского солдата, находящегося рядом с ней. Он приблизился к ним и предложил проводить женщину до дома. Однако австриец заявил, что она не нуждается в его помощи. На это Ней ответил, что женщина вряд ли сможет остаться в таком состоянии здесь, тем более что разводной мост будет поднят. На это австрийский солдат ответил, что эта женщина – знакомая командира гарнизона, а посему разводной мост в случае необходимости будет опущен даже ночью.
Ней поклонился и ушел: он узнал много ценного. Он без проблем переправился на французский берег и, когда стемнело, взял 150 солдат и вновь бесшумно переправился через Рейн. К счастью для Нея, разводной мост был опущен, чтобы пропустить „знакомую“ женщину и австрийского солдата, которые подходили к мосту. Со штыками наперевес французские солдаты внезапным ударом опрокинули выставленную австрийцами стражу и ворвались в город. Внезапность нападения, темнота ночи, скрывшая от австрийцев малочисленность нападавших, командирский, громовой голос Нея, потребовавшего у коменданта немедленной сдачи крепости, – все это превратило в итоге дерзкий набег в успешную военную операцию».
Молодой генерал снова заставил говорить о себе и в следующем, 1800 году, после знаменитого сражения у баварского селения Гогенлинден (Хоэнлинден), в котором он молниеносной атакой взял в плен 10 000 человек. «Настоящим триумфом для Нея, – по словам Б. Фролова, – стал момент, когда прямо на поле битвы главнокомандующий армией Моро провозгласил его вместе с генералом А. Ришпансом главным героем только что завершившегося блистательной победой сражения».
Все эти победы – лишь начало славного пути будущего маршала. Но важно отметить, что они были достигнуты еще до того, как он попал под руководство Наполеона. Это дает право Я. Нерсесову утверждать: «Свою военную карьеру Ней сделал сам, без Наполеона. Он не принадлежал к „когорте“ Бонапарта». Мнения о том, что именно в годы революционных войн Ней, как и несколько других генералов, получивших впоследствии маршальское звание, что называется, «сделал себя сам», высказывают и другие исследователи. Так, говоря о молодых офицерах наполеоновской армии, автор книги «Военные плеяды Наполеона и Александра» М. Лускатов справедливо отмечает, что «все они, по крайней мере, на первом этапе своей карьеры, выдвинулись благодаря революции, а затем были введены Наполеоном в круг его соратников». Известно, что многие известные офицеры (Клебер, Даву, Моро, Бернадот и др.) и солдаты рейнской армии с некоторой неприязнью (порой обоснованной) либо предубеждением относились к своим коллегам из итальянской армии Бонапарта, и к нему в том числе, как бы давая понять: «Мы велики и без вашего „корсиканского выскочки“! Все мы делали себе имя сами!».