Прорыв - Ясинский Александр Сергеевич

Посвящение: Автор выражает благодарность Тимоти Зану за творение

«Кобра», без которого не было бы и этого произведения.

Эпиграф: «На, подавись!» – сказала черепаха Тортилла, бросая Буратино золотой ключик.

В течение всего дня звучавшая псевдоклассическая музыка имела отчётливый милитаристический характер. Что, однако, было ни удивительно, ибо в соответствии с доктриной о всеобщей и безоговорочной мобилизацией гражданских ресурсов, исполнялась на войсковых барабанах и горнах. Робко доносившийся с заднего плана, словно не к месту прослабленный пулемётчик, лёгкий панический оттенок, как-то так ненавязчиво набирал силу, богател и обрастал полновесными тонами вот уже несколько недель, по мере того, как вторжение окаянных инопланетян ширилось, росло, захватывая всё новые миры самопровозглашенного Доминиона Человека, и теперь уверено и полновесно звучал центральной темой музыкального произведения, захватывая дух, и воображение слушателя, а так же сводя на нет его жалкие остатки разбитого предыдущей агитацией разума.

Опытное ухо, из тех непризванных по повестке и скрывающихся в подвале за роялем, могло различить, что сия незабвенная музыка доносилась из настенного радио, ранее ошибочно используемого, як мещанская полочка для стаканов и зубного порошка.

Джони (с одним «н», ибо это была фишка его родителей, а может летописцу было лень каждый раз набивать на межгалактической лазерной печатной машинки удвоенное «н» – теперь уже не разобрать), так вот, Джони сидел на опущенной крышке унитаза, задумчиво созерцая расплывающуюся по кафелю лужу. Колоссальным своим размахом и могучей неукротимостью, лужа, без сомнения, напоминала полчища безжалостных захватчиков, обрушившихся на, как водится в таких случаях, беззащитное человечество из дерзких, страшных и потаенных глубин космоса.

«Фу! – скажет привередливый читатель. – Как это вульгарно: уже с первых строк опохабить произведение». Ну что ж, вооружитесь световыми перьями, любезные, и исправьте все неугодные вам слова на более галантные, например – «мой фаянсовый друг», можно пойти дальше и повесить опровергающую табличку уже на собственном выше обозначенном месте, дескать, сия конструкция суть отхожее местность, а не что другое. Сделайте, как вам нравится, но вы всего лишь измените звуки, вариации колебаний и сотрясений воздуха вашим речевым аппаратом, а предмет наименования останется тем же – вам не дано изменить сути вещей. Можно попытаться и вовсе запретить это слово, убрать из словарей, вычеркнуть из письменности и истории, но всегда найдутся недовольные, воздевшие поштопанный флаг борьбы за справедливость, свободу мысли и совести, мир, равенство и братство. Вам не удастся подавить революцию, когда восставшие массы сметут вас со своего пути неудержимой первозданной мощью поноса народного гнева. Не знает он границ и рубежей, барьеров в своём стремлении увидеть мир. Но как уверовать в понос страдающему запором? Так что давайте оставим всё как есть: сломаем и выбросим шпаги взаимной вражды, теперь же, когда многие из вас удостоверились, что летописец давно отвлёкся от темы, продолжим.

И тут внезапно! Оборвавший послабляющую музыку глас диктора отвлёк Джони от мрачных раздумий о судьбах Родины. Бюллетень был краток и, как опасался застигнутый не во время Джони, а с ним многие застигнутые кто, где придётся миллиарды людей, касался здоровья высших командных чинов.

В конце полуторачасового доклада диктор, как-то так вскользь сообщил, что «слухи о сдачи Доминионом трёх четвертей своих обитаемым миров сильно преувеличены, в действительности речь идёт о жалкой горстке из его, этого самого Доминиона, половине». На некоторое время трансляция прервалась тщательно заглушаемыми бравурным маршем криками жестко и по делу избиваемого ведущего, после чего чётко поставленный анонимный армейский голос донёс до страждущих слушателей, что, дескать, Верховный Штаб Звёздных Сил Доминиона искреннее надеется, что жители оккупированных систем Андрогена и Пальмы заявят решительный протест действиям оккупантов и заставят их убраться на свои изначальные места обитания и территории. В противном случае, оное никудышное население будет признано пособником врага и дезертирами, выведено за ворота космобазы и расстреляно при первом удобном случае.

– Итак, они взяли Андроген, внучок! – раздался над ухом замечтавшегося будущего героя громкий шёпот Кекса Моро.

Заслушавшийся, и отчасти задремавший, Джони, вздрогнул от неожиданности и едва не свалился с толчка.

– Неужели и ты понял это, дедушка? – спросил Джони, с благодарностью принимая протянутый старым ветераном рулон туалетной бумаги. – Я-то думал, что после той так называемой «минтайской заварушки», сорок лет назад, когда тебе на голову приземлился торпедный дредноут Звёздных Сил, у тебя с этим делом окончательно и бесповоротно стало туго.

– Мда, было время, – мечтательно закатил мутные окуляры, выписанные по поводу семидесятилетия победы в очередной Грозной Операции Достославной Войны, дед. Поглаживая обделанную всем, чем только можно рукоять именной лазерной сабли сей славный некогда муж продолжил. – Помню…

И Джони тут же усомнился.

– Так вот, помню, тогда от столкновения у них образовалась трещина в реакторе, и чтобы замести следы пришлось в срочном порядке намалевать минтайские обозначения поверх наших. Меня выгребли из-под обломков и тут же наградили орденом Безрассудной Храбрости средней степени. Я был даже представлен на соискание самой высокой награды для рядовых – а именно, пламенного поцелуя Главнокомандующего, но, к несчастью, тот трагически пал жертвой подлых минтайцев во время боевого дежурства, зацеловав себя до смерти в запёртой капитанской каюте.

– Теперь ты видишь, как трезв и собран мой рассудок и ясна память ещё! – продолжал расхрабрившийся вояка. – Нам, ветеранам старой военной закваски ещё долго служить примером, вам, молодым сосункам!

Увлёкшись, дедушка взмахнул саблей, разрубив резервуар с водой, и его хладные каскады обрушились вниз.

– Мда, как в старые добрые времена, – удовлетворено прокомментировал Кекс, потирая ушибленную павшим резервуаром, а в простонародье говоря бачком, макушку. – Ну, ты прибери здесь пока, внучок, всё таки не гоже находиться в такой обстановке потомку героя Минтайской Операции, а я пока пойду, поупражняюсь в гостиной.

И, хлюпая по колено в воде, храбрый ветеран Кекс направился к выходу.

– Хорошо, дедушка, – уныло отозвался Джони со своего крошечного островка.

Кекс открыл дверь, и воды благодатно хлынули впереди него, устремляясь по комнатам, словно алчная орда инопланетных агрессоров.

* * *

Если не брать в расчёт газонокосилку, то единственной машиной семейства Моро был старенький комбайн, переходивший по наследству от разорившегося отца к не менее удачливому сыну вот уже несколько поколений, вместе с небольшим кукурузным полем, фермой и надеждой на лучшую жизнь.

Так продолжалось, покуда возвратившийся после закрытия Приюта для Умалишенных Астронавтов, где прибывал с момента окончания войны контуженый Кекс Моро, впотьмах не принял оставленный, да что уж там – забытый, в поле комбайн за вражескую боевую машину. С тех пор прошли годы, но память о доблестном комбайне сохранилась в сердцах семьи Моро, будоража воображение картинами прошлых побед, являясь во сне в блеске молний и величия.

Джони вырос, никогда не видев родового комбайна в действии, но отец частенько рассказывал ему, что это была гордая, независимая машина с честным, открытым нравом, не терпящая лжи и фальши; да и он видел слёзы на глазах матери, когда повествование касалось последних минут жизни комбайна, и как уходил куда-то всхлипнуть отец, и даже дедушка, да, тот самый дедушка, казался чем-то расстроен, хотя, конечно, это всё могло привидеться впечатлительному не по годам юноше.