На взгляд автора, эти четыре соединенные таким образом фигуры, - не умаляя
значения второстепенных персонажей, усиливающих правдивость картины в целом, -
резюмируют самые яркие черты, которые представляла взору историка-философа
испанская монархия сто сорок лет тому назад. К этим четырем фигурам можно было бы,
пожалуй, прибавить пятую - фигуру Карла II. Но в истории, как и в драме, Карл II
Испанский - не личность, а тень.
Мы спешим оговориться, что сказанное нами не является объяснением Рюи Блаза. Это
только одна из сторон пьесы, это то впечатление, которое драма, если бы она заслуживала
серьезного внимания, могла бы, в частности, произвести на человека вдумчивого и
добросовестного, исследующего ее, скажем, с точки зрения философии истории.
Но как бы эта драма ни была незначительна, она, как и все на свете, имеет много других
сторон, и есть много иных способов рассматривать ее. Идея может, подобно горе,
предстать перед нами в нескольких видах. Это зависит от того, с какой точки мы смотрим.
Да простят нам слишком пышное сравнение, которым мы пользуемся только для того,
чтобы яснее выразить нашу мысль: Монблан, если на него смотреть из Круа-де-Флешер, не
похож на Монблан, каким мы его видим из Саланша. Тем не менее это все тот же Монблан.
Точно так же - переходя от великого к малому - и эта драма, исторический смысл
которой мы сейчас разъяснили, представилась бы нам в совсем ином виде, если бы мы
стали рассматривать ее с еще гораздо более возвышенной точки зрения - с точки зрения
чисто человеческой. В таком случае дон Саллюстий олицетворял бы безграничное
себялюбие и неустанную заботу, его противоположность, дон Цезарь, - бескорыстие и
беззаботность, в Рюи Блазе отразились бы гений и страсть, угнетаемые обществом и
устремляющиеся тем выше, чем сильнее этот гнет, и, наконец, королева олицетворяла бы
добродетель, подвергающуюся большой опасности вследствие скуки.
С чисто литературной точки зрения характер этого замысла, как он осуществлен в
драме, озаглавленной Рюи Блаз, снова изменился бы. В нем могли бы быть олицетворены
три высшие формы искусства. Дон Саллюстий воплощал бы драму, дон Цезарь -
комедию, Рюи Блаз - трагедию. Драма завязывает действие, комедия осложняет его,
трагедия разрубает.
Все эти подходы к данной драме правильны и вполне основательны, но ни один из них
не охватывает целого. Абсолютная истина заключается в совокупности произведения.
Пусть каждый находит в нем то, что он ищет, - и цель поэта, который, впрочем, не льстит
себя этой надеждой, будет достигнута. Философская тема Рюи Блаза - народ,
устремляющийся ввысь; человеческая тема - мужчина, любящий женщину;
драматическая тема - лакей, полюбивший королеву. Толпа, которая каждый вечер
теснится перед этим произведением, - ибо во Франции никогда не ощущалось недостатка
в общественном внимании к творческим попыткам ума, каковы бы они ни были, - толпа,
повторяем, видит в Рюи Блазе только последнюю тему, драматическую, - лакея, и, по-
своему, она права.
То, что мы сейчас говорили о Рюи Блазе, кажется нам несомненным и по отношению ко
всякой другой пьесе. Славные творения великих драматургов замечательны именно тем,
что они являют больше сторон для рассмотрения, чем все прочие. Тартюф смешит одних
людей и наводит ужас на других. Тартюф - забравшаяся в дом змея, или лицемер, или же
лицемерие. Он то человек, то идея. Для одних Отелло - чернокожий, любящий белую
женщину, для других он - выскочка, женившийся на дочери патриция; для одних это
ревнивец, для других это ревность.