Затерянный остров - Пристли Джон Бойнтон

Глава первая

Дядя Болдуин

1

Во вторник вечером в гостях у Уильяма, по обыкновению, сидел его приятель Гринлоу из Бантингемской грамматической школы.

— Ну что, сыграем? — спросил Уильям, затушив окурок в кофейной чашке.

Гринлоу кивнул с важным видом.

— Сыграем партейку.

Гринлоу говорил так почти всегда. Четыре вторника из пяти он коротал вечера у Уильяма в Айви-Лодже и неизменно произносил: «Сыграем партейку». Наверное, дурацкие присказки помогали ему отвести душу и отвлечься после целого дня в школе, поэтому он мог часами повторять бородатые шутки и переиначенные цитаты. Однако шутом Гринлоу не был — внушительный, умудренный опытом учитель лет пятидесяти, из тех очкастых, бровастых, прокуренных, которым на роду написано преподавать математику и жить бобылем. С Уильямом его связывала давняя крепкая дружба.

— Пойдем в кабинет, — предложил Уильям, — там камин.

— Веди, Макдуф, — согласился Гринлоу.

В кабинете царил уютный беспорядок. Небольшую комнату с высоким потолком захламляли старые книги, альбомы, бювары, подшивки квитанций, засушенные бабочки в рамках, геологические образцы и прочая околонаучная атрибутика, подтверждающая принадлежность отца Уильяма, Джона Дерсли, к Суффолкскому естественноисторическому обществу. Сорок лет в этом тесном кабинете Джон Дерсли подбивал счета, выписывал чеки, тешил научное любопытство, читал приключенческие романы Райдера Хаггарда… Засушенные бабочки его пережили. Уильяму, оказавшемуся теперь единоличным хозяином дома, даже в голову не приходило вынести все это из кабинета. В комнате витал дух отца, который, стоило взять в руки очередной булыжник, восклицал в тревоге: «Уильям, сынок, что ты делаешь? Положи, положи обратно!» И Уильям оставлял все как есть. У лукаво подмигивающего камина едва хватало места для двух старых кожаных кресел, шахматного столика и еще одного, под виски и табак. Зато здесь было уютно играть в шахматы, особенно промозглыми зимними вечерами, когда отблески каминного огня плясали на краю стола, залитого светом газовой лампы, а ветер и дождь трепали разросшийся за окном плющ.

— Сегодня, Уильям, — заявил Гринлоу, расставляя фигуры, — я разобью тебя наголову. Напомни-ка, кто выиграл в прошлый раз?

— Ты. Запамятовал? Вымотал мне всю душу своим нудным эндшпилем.

— Да, теперь припоминаю, взял твоего короля измором. Усидчивости тебе не хватает, Уильям, вот в чем беда. — Гринлоу закурил трубку. — «Победу не умеет человек держать в руках, но мы достигнем большего — ее заслужим». Никакой у тебя усидчивости, Уильям.

У самого Гринлоу усидчивости было хоть отбавляй, поэтому он спокойно и методично загонял Уильяма в угол, отражая все его остроумные, рискованные ходы.

— Да, — в который раз признал Уильям, — меня утомляет затянутая игра. На этом ты, Гринлоу, и выезжаешь. А я люблю добавить остроты, приключений.

Гринлоу покачал окутанной дымом головой, слегка напоминая добродушного моржа на туманном берегу.

— Для сорокалетнего… Хотя постой, тебе ведь нет сорока?

— Увы, еще как есть! — вздохнул Уильям, которому никто не дал бы его возраста. Худощавый и темноволосый, он выглядел на удивление молодо, словно его в двадцать пять законсервировали.

— Если тебе сорок, то мне все сто. Но я не о том. Какие могут быть приключения в шахматах?

— Могут. У меня могут. Потому я шахматы и люблю.

— В этой игре, — подчеркнул Гринлоу, словно не слыша Уильяма, — приключений не бывает. С таким же успехом можно ждать приключений в математике.