– Ну что, пьянчуги, свои зенки вылупили? Поди, наложили в штаны со страху? Теперь слухай меня: сперва уберите трупы хозяина и его собаки. Вашего дружка схороните тайно этой ночью. О том, что случилось, ни гугу – ни своим бабам, ни прочим людям. А кто ежели спросит, сказывайте, что дружка вашего увезли энкавэдэшники как врага народа. А дом этот очистите от всего, что в нем есть, – чтобы духа от старого мира в нем не осталось. Все сделать к завтрашнему утру. Приду самолично, с проверкой. Таперича ваша судьба в ваших руках, как говорится.
Свою яркую речь председатель сельсовета щедро сдабривал отборным матом, очевидно, считал, что он наиболее доступен для понимания этим диким алтайцам. Отдав приказ, товарищ Близнюк одернул свой китель и с видом хорошо исполненного долга поспешил вслед за чекистами.
Ромиро и Ак-Билек, выйдя из охватившего их шокового состояния, сразу же кинулись к лежащему в луже крови Бронтою и осмотрели его. Из затылка, рассеченного рукояткой нагана, сочилась кровь. Ак-Билек разорвал на себе белую рубаху и заткнул рану. Бронтой не шевелился, не подавал признаков жизни.
– Все кончено. Нет больше нашего друга, – сказал Ак-Билек, склоняя свою голову.
– Постой хоронить его! – резко оборвал его Ромиро. – Может, еще живой. Я сейчас сбегаю за дядей Федором (так он называл своего тестя, лекаря Тодоша) и приведу сюда, а ты оставайся с ним.
И быстрый Ромиро стремглав выскочил, и, стараясь остаться незамеченным, помчался к дому тестя. Он работал сельским фельдшером и оборудовал себе медпункт в небольшой пристройке к его дому. Тодошу перевалило за пятьдесят. Он был среднего роста, кряжистый, со скуластым лицом и ржаными усами вразлет, с широко расставленными серыми глазами. Одевался он необычно для селян: носил гимнастерку, подпоясанную солдатским ремнем, и галифе, заправленные в кирзовые сапоги. Был всегда тщательно выбрит, подтянут, с подчеркнутой военной выправкой. По торжественным дням носил на гимнастерке Георгиевский крест. А когда председатель сельсовета сказал Тодошу, чтобы он снял эту царскую награду, тот ответил ему:
– Не ты мне давал эту боевую награду и не тебе ее снимать.
И это ему сошло. Власть его не трогала, скрепя сердце, терпела, ибо он был незаменимым, и сам председатель сельсовета не раз заглядывал в медпункт этого сельского лекаря.
Тодош слыл человеком-легендой. Во время Первой мировой войны ему удалось добровольцем уйти на фронт, стать военфельдшером, заслужить за храбрость и спасение раненых Георгиевский крест и целым-невредимым вернуться домой. Вернулся не один, а, к общему изумлению, с русской женой Варварой. Он приобрел богатый фронтовой опыт фельдшера, овладел древними знаниями и не раз спасал односельчан от различных недугов.
Как обычно, Тодош находился в своем медпункте, занятый приготовлением чудодейственного эликсира из алтайского красного корня, когда к нему вбежал запыхавшийся Ромиро.
– Что случилось, сынок? – спросил удивленный лекарь.
– Беда, дядя Федор: «красноперые» забили Бронтоя – лежит в своем доме весь в крови и не трепыхается. Помоги, на тебя одна надежда!
Тодош все понял, быстро собрался, захватив сумку с медикаментами и разными снадобьями. Вдвоем с Ромиро они поспешили, пробираясь задними дворами, чтобы не привлечь к себе внимания.
Взглянув на окровавленного Бронтоя, Тодош ужаснулся.
– Это сделали нелюди – гореть им вечным огнем в аду, – гневно воскликнул он. А затем, отбросив все эмоции, начал профессионально действовать, как на фронте. С помощью друзей он перевернул неподвижное тело и, вынув из сумки бутылку с целебной водой из лечебного источника, омыл лицо Бронтоя, затем приложил ухо к его груди и стал вслушиваться.
– Ну как, дышит еще? – вырвалось у друзей, с надеждой смотревших на действия лекаря.
– Дышит! И выпускает винные пары, – улыбнулся Тодош. – Ему повезло, что был пьян – алкоголь сработал как наркоз и смягчил боль от ужасных побоев. Такое случалось у меня и на фронте. Будем спасать его, ребята!
Тодош привычными движениями обработал и перевязал кровоточащую рану на затылке. И неожиданно Бронтой открыл глаза и застонал.
– Помираю я, – прохрипел он пересохшими губами.
– Не дождешься! – ответил ему Тодош. – Хлебни лучше живой водицы – она кого угодно поднимет. Потерпи, парень, немного. Мы, кыпчаки, сильная порода, у наших предков-воинов были крепкие черепа, даже сабельные удары выдерживали – это ученые-историки подтвердили. А сейчас, ребята, давайте перенесем его на кровать. Разденьте его догола, режьте осторожно всю одежду – нужно обработать все раны, – командовал Тодош.
Когда стали снимать одежды, обнажилась окровавленная грудь с висящей на шее каменной пластинкой.
– Что это? – подивился Тодош.
– Это его амулет, дядя Федор, – ответил Ромиро.
– Мы, цыгане, тоже носим на шее разные амулеты для спасения души и тела.
– Ладно, пусть помогает и дальше его исцелению, – ответил Тодош.
– А теперь, ребята, слушайте меня: пока я занимаюсь раненым, вы справляйте дела по дому. Будьте начеку – никого не пускать! Сделайте носилки. Вечером, когда все утихнет, перенесем Бронтоя незаметно в мой дом – там и буду его лечить.
На том и порешили, друзья начали с того, что обернули в простыню безжизненное тело верного пса Буяна и схоронили под яблоней в саду. Они сколотили носилки, положили на них лосиную шкуру и поздно вечером втроем перенесли Бронтоя в дом Тодоша. Там его спрятали в амбаре, положив на топчан возле маленького оконца, куда едва проникал дневной свет.
Тодош остался с раненым Бронтоем, а Ромиро и Ак-Билек вернулись в опустевший дом вождя и дождались утра. Председатель сельсовета с опухшим лицом и заметно навеселе явился, как и обещал. Он обошел весь дом, оглядел пустые стены и остался доволен.
– Хорошо поработали, хлопцы! – пророкотал осипшим голосом Близнюк. – А куда дели вашего усопшего дружка?
– Схоронили его, начальник, как приказал, – ответил Ак-Билек, изобразив на лице печаль. – Завернули его в одеяло и отнесли в ущелье мертвых – вон туда за горой, – махнул он рукой. – Обычай у нас такой.
– Ну, добре! – потеплевшим голосом ответил Близнюк. – С прошлым должно быть покончено, и вы своим усердием могете искупить грех, что дружили с врагом народа. Обо всем, что случилось, молчок, иначе язык порву. А теперь свободны и можете возвращаться к своим бабам, ха-ха-ха!
Вскоре после ухода друзей к дому стали стекаться работники сельсовета, местные женщины вымыли полы и стены. А потом, когда на повозках доставили столы и стулья, все стали расставлять в доме чужую казенную мебель. Над столом председателя Близнюка был повешен портрет товарища Сталина, вырезанный из журнала «Огонек». Нашли красную материю, соорудили флаг и его победно водрузили на крыльце родового дома кыпчакского вождя, как символ новой власти на Алтае.
* * *
После зверского избиения Бронтой долго не мог оправиться. Первые дни он лежал на топчане в полутемном амбаре, закрыв глаза, страдая от боли во всем теле. Говорил так тихо, что его слов почти не было слышно. Сжимал левой рукой висящей на шее каменный амулет – точно черпал в нем силу. Такое состояние продолжалось несколько дней, и Тодош мобилизовал все свои знания и силы, чтобы выправить положение. Потом Бронтою стало легче, и он, превозмогая боль в позвоночнике, вставал, делал несколько шагов, подходил к маленькому оконцу и выглядывал из своей темницы, радуясь дневному свету.
Днем Бронтоя навещала жена лекаря Варвара, дородная женщина с мягкими плавными движениями и приветливой улыбкой. Она поила и кормила Бронтоя, убирала за ним, проявляя к нему воистину материнскую заботу. Утром и вечером его навещал Тодош, осматривал, делал перевязки, обрабатывал раны алтайским бракшуном и поил его эликсиром жизни собственного приготовления.