Я никогда не видал этого своего предка, но считается, что я на него похож, чему будто бы служит доказательством довольно мрачный портрет,
висящий у отца в конторе. Я окончил Йельский университет в 1915 году, ровно через четверть века после моего отца, а немного спустя я принял
участие в Великой мировой войне - название, которое принято давать запоздалой миграции тевтонских племен. Контрнаступление настолько меня
увлекло, что, вернувшись домой, я никак не мог найти себе покоя. Средний Запад казался мне теперь не кипучим центром мироздания, а скорее
обтрепанным подолом вселенной; и в конце концов я решил уехать на Восток и заняться изучением кредитного дела.
Все мои знакомые служили по кредитной части; так неужели там не найдется места еще для одного человека? Был созван весь семейный синклит,
словно речь шла о выборе для меня подходящего учебного заведения; тетушки и дядюшки долго совещались, озабоченно. хмуря лбы, и наконец
нерешительно выговорили:
"Ну что-о ж..." Отец согласился в течение одного года оказывать мне финансовую поддержку, и вот, после долгих проволочек, весной 1922 года я
приехал в Нью-Йорк, как мне в ту пору думалось - навсегда.
Благоразумней было бы найти квартиру в самом Нью-Йорке, но дело шло к лету, а я еще не успел отвыкнуть от широких зеленых газонов и ласковой
тени деревьев, и потому, когда один молодой сослуживец предложил поселиться вместе с ним где-нибудь в пригороде, мне эта идея очень понравилась.
Он подыскал и дом - крытую толем хибарку за восемьдесят долларов в месяц, но в последнюю минуту фирма откомандировала его в Вашингтон, и мне
пришлось устраиваться самому. Я завел собаку, - правда, она сбежала через несколько дней, - купил старенький "додж" и нанял пожилую финку,
которая по утрам убирала мою постель и готовила завтрак на электрической плите, бормоча себе под нос какие-то финские премудрости. Поначалу я
чувствовал себя одиноким, но на третье или четвертое утро меня остановил близ вокзала какой-то человек, видимо только что сошедший с поезда.
- Не скажете ли, как попасть в Уэст-Эгг? - растерянно спросил он.
Я объяснил. И когда я зашагал дальше, чувства одиночества как не бывало. Я был старожилом, первопоселенцем, указывателем дорог. Эта встреча
освободила меня от невольной скованности пришельца.
Солнце с каждым днем пригревало сильней, почки распускались прямо на глазах, как в кино при замедленной съемке, и во мне уже крепла
знакомая, приходившая каждое лето уверенность, что жизнь начинается сызнова.
Так много можно было прочесть книг, так много впитать животворных сил из напоенного свежестью воздуха. Я накупил учебников по экономике
капиталовложений, по банковскому и кредитному делу, и, выстроившись на книжной полке, отливая червонным золотом, точно монеты новой чеканки, они
сулили раскрыть передо мной сверкающие тайны, известные лишь Мидасу, Моргану и Меценату. Но я не намерен был ограничить себя чтением только этих
книг. В колледже у меня обнаружились литературные склонности - я как-то написал серию весьма глубокомысленных и убедительных передовиц для
"Йельского вестника", - и теперь я намерен был снова взяться за перо и снова стать самым узким из всех узких специалистов - так называемым
человеком широкого кругозора. Это не парадокс парадокса ради; ведь, в конце концов, жизнь видишь лучше всего, когда наблюдаешь ее из
единственного окна.
Случаю угодно было сделать меня обитателем одного из самых своеобразных местечек Северной Америки.