Кровь заливала глаза и мешала мне отчетливо видеть. Спотыкаясь, я шел вдоль дороги, едва отдавая себе отчет, где я и куда иду. Через каждые пару десятков метров свист приближавшегося снаряда заставлял меня бросаться на землю. Снова поднявшись на ноги, ковыляя, я шел вперед, стараясь разглядеть следующее место для укрытия.
На расстоянии не более полутора километров от Фишхаузена на северной стороне дороги появилась группа солдат из десяти человек моей роты. Они собрались толпой у входа в маскированный подземный бункер, размером около 20 на 30 метров. Среди них был старшина роты Юхтер, начальник обоза; двое фельдфебелей; два обер-ефрейтора и несколько рядовых.
«Где остальные?» – спросил я. Мой голос звучал глухо. Один из солдат тихо ответил: «Мы попали под артиллерийский обстрел и бомбежку. Мы потеряли наших лошадей. Мы потеряли наше снаряжение. Мы потеряли все. Все пропало. Мы единственные, кто остался». Кто-то смог пережить атаку русских, кто-то потерялся в возникшей неразберихе или бежал на запад.
Мы замолчали. Трагичные события последних часов и недель исчерпали все наши силы. Думая о неминуемой близкой развязке, все в бункере мрачно молчали. Бойцы хотели всего лишь знать, какова сложившаяся обстановка и что делать дальше. Они смотрели на меня, ожидая ответа, но я знал не больше их. В первый раз за всю войну я был предоставлен самому себе, и, в отсутствие приказа, понятия не имел о планах наших дальнейших действий.
Понимая настоятельную необходимость хоть как-то прояснить ситуацию, я обещал своим бойцам, что разыщу командира нашего 154-го пехотного полка подполковника Эбелинга, как только позволит мое зрение. Один из бойцов занялся мной: промыл мои глаза и удалил из ран на лице осколки; через час я уже мог достаточно хорошо видеть и начать поиски командира.
Приказав личному составу ждать в бункере, я вошел в лес по узкой тропе и направился на запад. Снаряды продолжали периодически падать, но они не мешали мне вести разведку местности. 15 минут спустя я натолкнулся на небольшой замаскированный бункер в 8 метрах к югу от основной дороги. Собираясь войти, я не ожидал кого-либо там увидеть.
К моему глубокому удивлению, внутри находились, судя по красным лампасам их форменных брюк, с полдюжины немецких генералов. Потеряв на краткий миг дар речи, я по привычке принял положение «смирно» и отдал честь. Сгрудившись вокруг стола и склонившись над картами, они не обратили никакого внимания на мое внезапное появление и также отдали честь.
В это самое время, когда я собирался обратиться к ним для получения нового приказа, внезапно возникший над бункером гул авиамоторов вывел меня из неловкого положения. Генералы залезли под стол, а я, пригнувшись, выбежал из убежища. Подлетавшие с юга бомбардировщики Б-25 «Митчелл» американского производства[3] с советскими красными звездами на фюзеляжах начали снижаться над нашим районом. На высоте 1000 метров небольшие черные точки стали отрываться от самолетов, сливаясь в тонкие струи, в непрерывном падении устремлявшиеся к земле. Оставались секунды на то, чтобы найти укрытие, прежде чем бомбы начнут утюжить то место, где я только что стоял. Я прыгнул в траншею около 2 метров глубиной. Если вы намерены спрятаться в бункере, перекрытия которого от точного воздушного удара сразу обрушатся, то вы обречены. Если вы укрылись хотя бы в неглубоком окопе, осколок или бомба могут упасть непосредственно на вашу позицию и убить вас или серьезно ранить. Вы можете также получить контузию от рядом упавшей бомбы, но все равно больше шансов уцелеть.
Согнувшись в траншее, я держал голову ближе к поверхности, чтобы не быть заживо погребенным под осыпавшейся землей. Прикрыв ладонями уши, я открыл рот. Если взрыв случится поблизости, это спасет мои барабанные перепонки. В бою солдат освоит многие приемы выживания, если он проживет достаточно долго, чтобы выучить преподанные уроки.
В тот самый момент, когда я укрылся в траншее, вокруг меня начали рваться одна за другой русские бомбы; это было похоже на салют из огромных петард. Оглушительные взрывы сотрясали землю, вызвав воздушную волну небывалой силы. В этот миг я подумал о том, не изменило ли мне окончательно мое везение и что теперь мне приходит конец. Удивительно, но я не испытывал чувства страха. Обстрелы и бомбардировки стали привычной частью моей жизни за все последние годы войны, и я привык к ним.
Бомбы продолжали падать, и мне не оставалось ничего иного, как только ждать, когда все это кончится. В голове воцарился абсолютный вакуум, мной овладел животный инстинкт просто выжить. Несмотря на то что я держал рот открытым, мои барабанные перепонки чуть не лопнули от взрыва метрах в двух от меня.
Когда налет наконец-то прекратился, я понял, что мне еще раз повезло выжить. В ушах звенело, и голова кружилась. Неуверенно ступая, я выбрался из траншеи. Несмотря на легкое ранение, я ослабел физически из-за недостатка сна и скудного питания на протяжении последних недель непрерывных боев. Хотя соображал я с трудом, но пытался мыслить трезво. Долг офицера призывал меня заботиться о своих бойцах и быть им командиром.
Несмотря на то что бункер уцелел, я решил, что у генералов были более важные задачи, чем отдавать приказы какому-то командиру роты. Продолжив поиски своего командира полка, я направился обратно в северном направлении и вновь пересек основную дорогу.
Приблизительно десять минут спустя, пройдя около полукилометра, я неожиданно вышел на подполковника Эбелинга, пытавшегося организовать новую линию обороны. Я вздохнул с облегчением; теперь обстановка прояснилась, и я ждал нового приказа.
Эбелинг кратко проинформировал меня о том, что Верховное командование намерено всех оставшихся в живых офицеров нашей 58-й пехотной дивизии направить в Гамбург, чтобы там, в Германии, сформировать из нас будущую новую дивизию. В то же время рядовые бойцы нашей дивизии вливались в 32-ю, еще не воевавшую, пехотную дивизию, которая, действуя в арьергарде, должна была сдерживать наступление Красной армии.
Объяснив мне мою задачу, Эбелинг вписал приказ за своей подписью в мою солдатскую книжку. Поскольку офицеры нашей дивизии должны были добираться до места назначения самостоятельно, эти письменные приказы должны были помочь нам, в случае проверки документов, избежать ареста отрядами СС как дезертиров. Простой росчерк пера спасал меня от смерти или русского плена.
Я был благодарен за неожиданно представившуюся мне возможность спастись от нараставшего хаоса, но тем не менее было предельно ясно, что опасная поездка может и не состояться. Красная армия уже перерезала путь отступления по суше в Германию к западу от узкой длинной песчаной косы Фрише-Нерунг[4], простиравшейся вдоль побережья Балтийского моря. В то же время суда, пытавшиеся прорваться в Германию по морю, могли быть в любой момент атакованы русскими.
Вернувшись к своим солдатам, ожидавшим меня в бункере, я отвел в сторону старшину Юхтера и объяснил ему, что мне дан приказ вернуться в Германию, взяв в попутчики одного из солдат моей роты. Он был первым моим помощником в управлении ротой, и было естественным, что мой выбор остановится на нем. Юхтер был тем человеком, что мог помочь мне в формировании нового подразделения. Но я полагал, что выбор должен был сделать он сам, а не по моему приказу. «Вы отправитесь со мной?» – задал я ему вопрос. «Так точно», – выразил он свое согласие.
Хотя перспектива добраться до Германии и была весьма сомнительна, но мне и Юхтеру, по крайней мере, был дан шанс. Понимая, что новый приказ только обострит чувство безнадежности у остальных бойцов, я не стал говорить им о нем. Только сообщил, что они продолжат службу в 32-й дивизии.