– Ножичек. Самый маленький, какой только можно найти.
– Зачем тебе ножичек?
– Ну как же, постоянно приходится что-то шить, нужно отрезать нитки, нужно карандаши точить, да много всякого. И им можно играть. А ещё можно дудочку вырезать. Я умею!
И дядя Митя нашёл ей такой маленький ножичек и подарил. Это был почти такой же дорогой подарок, как и книга.
Его, ножичек, давно бы у Веры воспы отняли. Но о его существовании знали только дядя Митя и она сама. Жизнь такая штука, что даже самые близкие люди иногда предают. Иногда поневоле, проговорившись, иногда под давлением кого-то более сильного, иногда просто ради того, чтобы похвастаться осведомлённостью. Или в горячке спора. Или под нравственными пытками. Зачем искушать-то? Вот Вера и молчала. Носила ножичек в специальном узком карманчике, вшитом на груди платья, с изнанки. А сверху нашила другой карман, в котором всегда носила что-то нужное, карандаши, например. Так что когда ей велели показать, что у неё в карманах, она спокойно вытаскивала всё и предъявляла. Никакого криминала в её карманах, которые могли обыскать в любую минуту, не было никогда.
Но, казалось Вере, если бы даже она отца не помнила и даже вовсе не знала, то и тогда она не стала бы его искать. Ни отца, ни мать, ни каких бы то ни было родственников. Зачем? Взрослые люди отказались от ребёнка, понимая, что он никому, кроме них, не нужен. И не будет нужен в ближайшие пару десятилетий. Бросили этого ребёнка в так называемые мифические руки государства. Которое, конечно же, пропасть не даст, оденет, накормит и выучит, худо-бедно…
Это родители должны бы своего ребёнка искать, а коль не ищут, что их тревожить понапрасну? Живут себе и пусть живут. Других уже, небось, детей нарожали, а про Нинок своих забыли давно и намертво.
***
Как-то в конце урока математики, когда ученики привычно столпились возле Николая Андреевича, засыпая его вопросами и просьбами не спрашивать на следующем уроке, Вера вдруг обнаружила, что на неё пристально глядит Валерий. Сидел он на противоположной от Веры стороне: она – в ряду у окна, он – у стены со стороны входа. Причём она сидела на третьей парте, а он на «камчатке», так что пересекались они крайне редко. И вдруг!
Вера отреагировала спокойно: решила, что у него к ней какая-то просьба. Скорее всего, сочинение написать. Она глазами спросила, зачем он смотрит. Валерий вдруг смутился и отвёл взгляд. Странно!
На обратном пути она решила спросить у всегда всё знающей Кати, что бы это значило.
– Да ты что, совсем малахольная?!! Да он влюблён в тебя давным-давно! Весь класс знает!
– Влюблён? С чего это вдруг?
– Ну, это ты у него спроси. Сама-то ты к нему как?
– Да никак. Равнодушна. Я, если на глаза не попадается, и не вспоминаю о нём никогда. Да и вообще ни о ком.
– Жди теперь атаки.
– Атаки? Ну, лучше бы ему силы поберечь для более подходящей жертвы.
– Ой, не зарекайся!
– Вот ещё, зарекаться. Даже и не подумаю. Просто это не моё, вот поэтому он обречён на проигрыш.
– Только он?
– Все. Пока для меня все одинаковы, они могут спокойно заниматься своими делами.
– А если не все окажутся одинаковыми, что тогда?
– Откуда я знаю? Погляжу, как оно будет.
– Мне расскажи обязательно!
– Куда же без тебя!
Следующая неделя оказалась чрезвычайно трудной.
Во-первых, хоронили Нину. В закрытом гробу. Кто так решил – неизвестно, но Вера была согласна с этим решением: лучше помнить её живой. Хотя и забыть её такую, какой увидели в тот день в лесу, тоже вряд ли удастся.
Во-вторых, Вера обнаружила, что Выдра приставила к ней соглядатая. Шпиона. Куда бы Вера не пошла и чем не занималась бы, за ней непременной тенью следовала Серафима. Она была из старшего, восьмого класса. Вера, кроме этого её волшебного имени, о ней не знала ничего. Сима была слишком невзрачной, чтобы оказаться для Веры интересным собеседником. Тем более, что самый лучший собеседник – книга – у Веры уже был.
Немного подумав, вечером, в спальне, она попросила Катю сходить к дяде Мите и сказать ему, что происходит.
– Я не хочу приходить к нему и притаскивать туда Симу. Для меня это как осквернение святыни… Но ему ты эту фразу не передавай. А когда это закончится, я обязательно приду и мы с ним чайку попьём.
Оказалось, что это чрезвычайно изматывает, когда за тобой постоянно следят, причём нагло, в открытую. Вера благодарила Бога, что уродилась такой молчаливой и так трудно принимающей людей. Если бы у неё было друзей не двое, а двадцать, то и за всеми бы установили слежку? А что она дружит с Катей и Славиком, было известно всем.
Славик, то есть Вячеслав, был таким же бросом, как и покойная Нина. Но он, в отличие от Нины, никого не искал и не собирался. А если и собирался, то только тогда, когда вырастет и достигнет уровня три «Д»: дом, диплом, деньги. Если (и когда) ему удастся всего этого достичь, то лет ему будет, вероятнее, в два раза больше, чем сейчас. Тогда и только тогда он, возможно, что-нибудь и предпримет, чтобы узнать хоть что-то о своих родственниках. А, может быть, и не предпримет.
Так что неприятности разгребаем по мере их поступления.
– Тебе помощь не нужна? – спросил он, узнав о Симе.
– Да нет. Смысла избавляться от слежки не вижу. Уйдёт Сима, появится кто-то ещё. А так она уже привыкла к тому, какая я, где бываю, с кем разговариваю (а разговариваю я, сам знаешь, в основном с книгой, да с тобой, да с Катей). К дяде Мите я временно ходить не буду, не хочу её туда тащить. А остальное – пусть смотрит.
Славик почесал в затылке.
Ситуация странная. Более того, уникальная: никогда и никто ни за кем из детдомовцев раньше слежки не вёл. Если и шпионили, так по собственному интересу или интриге. Но чтобы воспы так откровенно приставляли шпика?!!
– Да ну её, – сказала Вера, имея в виду, конечно же, Выдру. – Что же мне, директору на неё жаловаться? А ты полагаешь, что это выдрина самодеятельность? Зачем ей проблемы? Так что жаловаться пособнику палача на самого палача смешно, по крайней мере!
– Но ведь РОР может быть просто не в курсе!
– Да? Тогда он плохой директор.
– Он хороший. Сама знаешь.
Вера пожала плечами: хороший то хороший, да до каких пределов эта хорошесть простирается?
– Чем же это закончится, а?
– Слежка-то? Да ничем. Пока воспа не изобретёт ещё какой-нибудь методы меня уесть.
Видимо, изобрести не удавалось, потому что Выдра вдруг отправила Веру на поломойные работы.
– Ты сделала все домашние задания? – спросила она.
– Да.
– Тогда пошли со мной.
Но оставить группу без присмотра она себе позволить не могла, а потому вместо себя Выдра предусмотрительно оставила другую воспу, у которой, видимо, этот день был выходным.
Выдра привела Веру на третий этаж жилого корпуса и велела:
– Мой коридор.
– Но я не дежурная и это не мой этаж.
– Не волнуйся, все этажи будут твоими.
– Но чем?
– В туалете возьми.
Вера взяла, промыла весь коридор, причем, по привычке, сделала всё тщательно. Тем более, что Выдра наблюдала за её усилиями, отступя примерно шагов на пять: чтобы не оказаться случайно обрызганной, но чтобы ни одного движения Веры не упустить. Воду, по указаниям Выдры, Вера меняла каждые пять метров.
Когда она таким манером помыла все четыре этажа, Выдра высокомерно и зло сказала ей:
– Пока не согласишься, будешь мыть коридоры. А на чтение у тебя времени не останется.
Помолчав, Вера тихо спросила:
– А Вы знаете, что сирот защищает Матерь Божия?
– Какая ещё Матерь?!?
– Узнаете, Какая!
– Ты мне угрожаешь?
– Нет. Просто информирую.
Выдра задохнулась, и, возможно, именно потому не нашлась с ответом.
– Я могу идти?
– Иди.
Назавтра состоялся бунт уборщицы тёти Маши. Ей было удобно прибежать посреди дня, на скорую руку помыть четыре этажа и получать ощутимую прибавку к пенсии. Прибегала она как раз в то время, когда детдомовцы сидели по залам и выполняли домашние задания. В это время она мыла коридоры. Потом детвора шла на ужин, а тёть Маша быстренько мыла классы.