По крайней мере половина всех аляскинцев, будь они сельчанами или горожанами, туземцами или белыми, не испытывают никакой враждебности по отношению к волкам и на самом деле считают их своим ценным наследием.
Однако те жители Аляски, которые имеют отношение к власти, кричат в последнее время все громче, что «хороший волк – это мертвый волк».
Федеральные власти Аляски с момента присвоения территории статуса штата в 1954 году и до конца 1990-х годов осуществляли жестокие программы по истреблению волков, используя капканы, отстрел с воздуха, яды и поимку за вознаграждение. Однако все это происходило не без ожесточенных дебатов и противодействия. Благодаря двум проведенным местными жителями в 1990-х годах голосованиям (которые организовывал мой друг Джоэль Беннетт) и трем случаям личного вмешательства губернатора убийство животных было временно приостановлено. Но в 2003 году, при поддержке вновь избранного губернатора Фрэнка Меркауски, действие программы по регулированию численности волков возобновилось, и вскоре власти привлекли к отстрелу с воздуха частных пилотов-охотников, которые имели опыт работы в районах размером со Среднезападные штаты. Юго-восточная Аляска пока не стала одной из зон массовых убийств, но это пока.
И в противовес – одна яркая иллюстрация. Однажды, буквально едва отъехав на лыжах от дома, я увидел на своем заднем дворе огромного черного волка – животное, не только толерантное к людям и собакам, но фактически (за неимением более подходящего слова) социальное. Тогда я и представить себе не мог, чем обернется вся эта история в последующие месяцы и годы.
Глава 2
Правила игры
Время действия: 1981 год, середина августа, вечер. Место действия: где-то на границе рек Кобук и Ноатак, в глубине западной части горного хребта Брукс-Рейндж. Труднодоступная, пробитая ветрами местность, серо-голубые горы и тундровые долины, оплетенные оленьими тропами, что протянулись вдаль под бескрайним небом. Худощавый молодой человек карабкается вверх под порывами холодного северного ветра. За одно его плечо закинут рычажный карабин 35-го калибра, а за другое – средней руки фотокамера. На поросшей кустарником террасе на склоне горы, прямо над ним, в косых серебристых лучах света сошлись в схватке гризли и одинокий серый волк. Волк кружит и стремительно бросается, пытаясь вгрызться в медвежий зад, гризли уворачивается и бьет лапой, его рев заглушает ветер. Медведю никак не удается поймать волка, а волк не может ранить медведя, и никто из них не собирается сдаваться. Возможно, они не могут поделить добычу, а может быть, волк защищает свое логово или просто кидается на медведя из принципа.
В первый раз он увидел их в бинокль за милю отсюда, снял рюкзак и побежал к ним через разветвленные речные протоки, по кочкам, поросшим душицей, все выше в горы, мимо заиндевевших карликовых берез и россыпей сланца. Взмокшее от пота тело бил озноб. Он замедлил темп, пробираясь последние двести метров через заросли ив, держа фотокамеру наготове, а пулю в патроннике, хоть и не собирался стрелять. Он знал также, что шансы сделать хороший кадр ничтожно малы.
Это не было дерзким вызовом самому себе, хотя, конечно, ему было страшно: он начал свое 350-мильное путешествие на каноэ в одиночку и так далеко от людей еще никогда не забирался, к тому же сейчас он приближался не только к разъяренному гризли, но и к первому в своей жизни волку. Случись что – никто не хватится его в ближайшие несколько недель. У него не было возможности связаться с внешним миром, и только бывалый пилот маленького самолета, доставивший его сюда, имел хоть какое-то представление, где его искать. Однако он продолжал неуклонно продвигаться вверх по склону, к волку с медведем, повинуясь зову своего сердца.
Я взглянул на события тридцатилетней давности через призму прожитых лет и улыбнулся, вспомнив, как карабкался по той горе с таким воодушевлением, которого больше уже никогда не испытывал. Именно в тот момент – безрассудно ли, нет ли – и возникла мотивация добраться до Аляски. Я понимал это тогда, а теперь осознал еще яснее.
С самого раннего детства я читал о крупных хищных млекопитающих и видел их во сне, но жил в таких местах, где подобные существа обитали лишь в зоопарках. Аграрный штат Мэн, куда я переехал, будучи студентом колледжа, где изучал и оттачивал навыки, необходимые в походах, был для меня недостаточно отдаленным регионом. Я собрался на Аляску, поставив в известность своих родных и друзей, и отправился прямиком в одно из самых диких и отдаленных мест, какое только смог найти на карте: северо-запад Арктики, в верхнем левом углу на карте штата, в сотнях миль от сети дорог – территория, где хозяйничали волки и гризли, со всеми вытекающими последствиями. Это не было продуманным решением. Я просто уехал.
На момент, когда я стремительно взбирался на ту гору, я уже два года жил в отдаленной эскимосской деревне на реке Кобук – все еще «зеленый», но уповающий на удачу и молодость, которые компенсируют нехватку знаний. Вместо того чтобы продолжить учебу и стать биологом дикой природы, как я изначально планировал, я нашел работу управляющего трейдингового поста и комплектовал группы охотников на крупных животных, пройдя уже тысячи миль на снегоходе, лодках «Скиф» и каноэ, а также пешком. Однако описываемый поход, предпринятый в одиночку, в дебри дикой природы той земли, которую я впоследствии полюбил, был еще одним шагом к познанию окружающего мира. Полнейшее одиночество в путешествии – не на несколько дней или миль вокруг, а на гораздо большее расстояние и долгое время, да еще по местности, где господствуют крупные хищники, – заставляет по-иному воспринимать звук хрустнувшей веточки, оценивать малейший запах, ловить отблеск чего-то движущегося на далеком горном хребте. А тогда, в первые минуты после того, как я был заброшен туда, я воспринял неожиданно материализовавшихся медведя и волка как приветливо встречающую меня группу. Конечно, я побежал к ним.
К моменту, когда я достиг террасы, где надеялся застать драку, они уже исчезли. У меня даже не было уверенности, что это то самое место. Я недооценил густоту кустарника, такого плотного, что на несколько метров вглубь уже ничего не просматривалось. Пытаясь сдерживать дыхание, я стоял и прислушивался к окружающему меня миру. Когда я, наконец, заметил волка, он какое-то время уже наблюдал за мной. Он стоял в пятидесяти метрах надо мной, возвышаясь на выступе скалы в своей линяющей в конце лета шубе. Волк поднял морду и завыл – не с вызовом, а с некоторым отвращением, презрительно сообщая о том, что этот недотепа, приближение которого мы чувствовали и слышали последние полчаса, находится прямо здесь. Потом он рысью побежал верх по хребту, поджарый и легкий, не бросив в мою сторону больше ни одного взгляда.
Я наблюдал за тем, как серый волк сливается с серой скалой, а потом вспомнил: где-то поблизости может быть разъяренный медведь, возможно, даже за этим ольховником. Я прижался к скале, глядя во все глаза, со своей дешевой фотокамерой и духовым ружьем наперевес.
Тем временем гризли незаметно кружил с подветренной стороны, чтобы оказаться надо мной.
Когда я услышал первый низкий рык, медведь был уже у меня за спиной, на расстоянии пятнадцати метров, обнюхивая то место, где я только что стоял.
Едва я пошевелился, как он тут же поднял голову и уставился прямо на меня, округлые бока сжимались при каждом его сердитом фуке. Пока я неуклюже шарил, выбирая между камерой и ружьем, он фыркнул и кинулся вверх по склону, избавив меня от принятия решения и, возможно, много от чего еще. Никогда я не подходил так близко к объекту, чтобы сделать снимок, но еще важнее то, что в тот момент осуществилась моя мечта, прямо здесь и сейчас. И это останется со мной навсегда.