Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна - Белоусов Сергей А.

Хёрли Крил

Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна

Herrlee G. Creel

CHINESE THOUGHT

FROM CONFUCIUS TO MAO TSE-TUNG

Предисловие

В настоящей книге, предназначенной для широкой читательской аудитории, рассмотрены главные этапы формирования китайской философской системы с самых древних времен, о которых мы обладаем сведениями. Автор не претендует на исчерпывающее изложение истории китайской философии. Он исходил из своего понимания важности, причем в силу множества причин, ознакомления жителей Запада с китайской философской системой, о которой они знают удручающе мало. А между тем эта сфера знаний представляет огромный интерес для любого иностранца. Хотелось бы надеяться на то, что этот труд послужит также и введением в предмет, способным облегчить освоение трудов более подробных, предназначенных для специалистов.

Несоразмерно большое место уделяется истории развития китайской философской мысли до начала христианского летоисчисления. Такой вывод напрашивается совсем не потому, что более поздние события считаются не такими важными или не вызывающими большого интереса; отнюдь: они заслуживают более тщательного исследования, чем получили до сих пор. В этой книге, однако, особое внимание уделяется философским представлениям китайцев о самих себе и китайским представлениям, сложившимся до наступления христианской эры, которые выглядят самобытными по своей сути, тогда как в более поздние времена на них оказали значительное влияние воззрения, проникшие из внешнего мира. Особое внимание уважаемого читателя хотелось бы обратить на то, что воззрения, сложившиеся в древний период китайской истории, даже в наши дни продолжают играть доминирующую роль в китайском обществе.

Притом что автор совсем не претендует на представление настоящего труда в качестве исчерпывающего трактата по выбранному предмету, трудился он добросовестно и без спешки. Подготовка краткого изложения темы зачастую оказывается более сложной задачей, чем ее изложение в полном и всеобъемлющем виде, ведь автора постоянно преследует сомнение в том, что ему удалось отобрать наиболее наглядные иллюстрации, дающие правдоподобное, хотя и лаконичное представление о предмете изложения в целом. Хотелось бы надеяться на то, что с поставленной перед собой задачей автор справился, ведь, совершенно определенно, он очень старался.

В каждом случае, когда для этого представлялась возможность (а исключений всего несколько), цитаты, переведенные с китайского языка, сверялись с китайским текстом. В некоторых случаях перевод полностью выполнен заново; в большинстве же случаев он может в некоторой степени отличаться от предыдущих вариантов.

Китаистов, прочитавших нашу книгу, может посетить тревога (как это случилось с теми, кто ознакомился с ней еще в виде рукописи) по поводу отсутствия имен многих китайцев, на появление которых можно было бы рассчитывать в нашем труде. От их упоминания мы отказались намеренно. Нам, специалистам по Китаю, привыкшим к китайской письменности и звучанию китайской речи, трудно себе представить, насколько сложно подавляющему большинству неподготовленных европейских читателей разбираться с текстом на странице, пестрящей китайскими именами. В этой связи мы сочли за благо привести в своем труде имена только наиболее выдающихся исторических личностей в надежде на то, что наш самый любознательный читатель найдет остальных важных персонажей китайской истории в научных произведениях, отыскать которые ему большого труда не составит.

Глава 1

Китайские воззрения в современном мире

Начнем с того, что в середине XIX века одного образованного китайца спросили, а не послужит ли расширению его знаний поездка на учебу за пределы Китая? Его ответ состоял в том, что освоившему китайское каноническое наследие мудрых предков человеку больше ничего знать не требуется.

Перед нами наглядный пример довольства собой и безразличия к явлениям внешнего мира, которые многими из нас считаются характерными особенностями просвещенного населения Китая. Мы на Западе полагаем, причем совершенно справедливо, что с таким их отношением к внешнему миру китайцы всегда оказывались в весьма уязвимом положении, когда дело касалось общения с иноземными представителями, и что служило причиной многих выпавших на их долю бед.

Сегодня такое положение вещей коренным образом поменялось. Китайцы прекрасно осведомлены о культуре Запада и проявляют к ней самый живой интерес, зато жители того же Запада практически ничего не знают о Китае и предпринимают весьма слабые попытки чему-то научиться у его народа. И такое невежество Запада дорого ему обходится, а в будущем за свое зазнайство придется заплатить еще больше.

Приятно тешить себя мыслью о том, что коммунизм пришел в Поднебесную в силу откровенной, безнадежной нищеты ее народа, покончить с которой никаким другим способом у нас не получалось. Устраивает нас и вера в то, что эта крайняя враждебность китайцев к Западу возникла под влиянием на них пропаганды Советского Союза. Такое наше высокомерие не только служит утешением, но к тому же до некоторой точки представляется оправданным. Однако на Западе упускают из виду тот факт, что китайская бедность и русская пропаганда послужили плодородной почвой для произрастания в ней семян ненависти к тому же Западу, а их ростки тщательно лелеялись в условиях презрения, с каким представители Запада обращались с китайцами на протяжении сотни с лишним лет. Притом что главными причинами китайской ненависти к европейцам можно назвать нашу алчность и чванство, свою роль сыграли еще и невежество с беспочвенным высокомерием.

Одно из заблуждений, особенно полюбившееся определенной категории западных военных «экспертов» по Дальнему Востоку, некто сформулировал фразой «китайцы, мол, не способны к вооруженному сопротивлению». Европейцы узнали о боевых качествах китайского солдата в Корее. Они могли бы узнать о них лучше, потрудись их специалисты над изучением китайской истории. А в ней содержатся свидетельства того, что китайский солдат всегда постарается спасти свою шкуру точно так же, как любой здравомыслящий человек, когда не видит никакого смысла в героической жертве, но одновременно он может проявить невиданную стойкость в защите справедливого дела.

Еще одно, получившее куда более широкое распространение заблуждение состоит в том, что за исключением немногих ученых мужей китайцы представляют собой массу неграмотного и умственно практически пассивного народа, одновременно не интересующегося и не заботящегося тем, что происходит в мире в целом или даже в самом Китае. Считается, что среди подобного народа не может существовать такого понятия, как общественное мнение, и его могут навязывать исключительно чиновники, осуществляющие полное господство над ним. В соответствии с такой теорией появилось предположение о том, что ради контроля над Китаем иноземному правительству вполне достаточно заручиться благосклонностью правящей верхушки Китая или регулярно раздавать взятки немногочисленным военно-феодальным правителям. На Западе считается, что мнением народа в целом при этом можно пренебречь.

К своему стыду, автору приходится признаться в том, что в молодости еще до того, как ему пришлось пожить в Китае, он искренне разделял такую точку зрения. Причиной этого стыда следует назвать то, что студенту, приступившему к постижению китайской культуры, следовало бы лучше разбираться в выбранном для себя предмете. Ему было известно, что еще до наступления зари христианской эры кое-кто из сыновей земледельцев в Китае занимался изучением философии и что это происходило на протяжении более двух тысяч лет с тех пор, как тогдашнего свинопаса назначили главой правительства Китайской империи якобы в знак признания его заслуг в совершенном овладении им основ канонического наследия[1]. К тому же автор прекрасно знал, что практически на всем протяжении последних двух тысяч лет многие высочайшие посты в Китае предоставлялись по результатам испытаний на пригодность каждого претендента к государственной службе. Притом что для победы в таком конкурсе требовалась солидная образованность претендента, все-таки иногда величайшая слава с известностью приходила к человеку, когда-то ходившему за плугом. Поэтому в каждой китайской семье свято лелеяли надежду на то, что в один прекрасный день такая сказочная судьба достанется одному из их родственников. Чтобы европейцу стало понятнее, сообщаем: накануне обнародования результатов государственных испытаний интерес к ним можно сравнить с ажиотажем англичан во время решающего футбольного матча, в день ежегодных скачек в Эпсоме и всеобщих выборов одновременно. Любой китаец даже самого непритязательного происхождения мог тогда рассчитывать на появление в таких списках имени родственника, жителя своего города или, по крайней мере, земляка из родной провинции. Все это казалось известным, но непонятным, однако оставались пути, которыми китайская система приобретала свой особый и, возможно, единственный в своем роде характер.