– Ты ещё шутить изволишь! Пока болей, разговоры оставим все на потом. Иван пришёл, мы будем обедать.
Трапеза проходила в молчаливой обстановке. Завьялов по традиции налил Ивану и себе фирменной настойки, на что Иван заметил:
– Дед, ты бы осторожнее с этим. Тебе наверно нельзя. Врачи разве не запретили?
– Я сам доктор. Видел, как я лечил внучку? С другой стороны, старшим замечания делать нельзя!
– Ну, как знаешь…
Выпив свою стопку, Завьялов сразу налил по второй.
– Давно я не сидел так за столом в домашней обстановке. Больше двух стопок я не буду. Нам за больным ребёнком надо смотреть. Сейчас всё приберём, и я немного отдохну. А ты занимайся, чем хочешь и за женой присматривай. А завтра пойдём обходить наше огромное хозяйство.
– Завтра мне на работу. Отгул я ещё не заработал, – ответил Иван.
– Значит, отложим работу ещё на один день. Завтра я поработаю доктором, схожу в баню. И потом, надо оживить наш «Газон».
– Я воду заливать не рискнул, а антифриза нет.
– Что-нибудь придумаем. Наш самогон тоже антифриз, будет даже лучше настоящего, безвреден и не ядовит, – Завьялов кивнул на стопку.
– Теперь, когда ты вернулся, переделаем все дела, – рассудил Жуков, – Мы всё время разрывались между домом и городской квартирой. Боялись тебя надолго оставлять одного в больнице. С другой стороны, мне не очень удобно ездить отсюда на работу. Работу ещё никто не отменил. Надо вместе со всем народом строить коммунизм. У нас грандиозные планы на летний сезон. Стране нужны полезные ископаемые. Для этого нужна геологоразведка, значит, и я тоже нужен. Мы с Севериной об этом говорили. Она отпускает, но я сказал, что, если не отпустит, я останусь. Страна как-нибудь обойдётся без одного человека. Я не коммунист, партия мне приказать не может. Я вас нашёл и не хочу терять. Мне с первой женой было как-то не очень уютно, поэтому я уезжал, не задумываясь и ни о чём не жалея. Она о детях даже не мечтала. Её больше интересовали собственная внешность и мой заработок. Я поэтому и на выходные дни уезжал на озеро, чтобы побыть одному и не смотреть, как она раскрашивает себя перед зеркалом.
– Жену сам выбирал, – заметил Завьялов.
– В том-то и дело, что не выбирал, как-то так получилось между делом. Я всё время в разъездах. Подвернулся случай, вот я и женился, чтобы быть не хуже людей. А её моё отсутствие вполне устраивало. Что-то мы не то обсуждаем, – спохватился Жуков, – Это от твоей настойки потянуло на разговор.
– А ещё от переживаний. Когда зашли в дом, я тоже испугался. Врачи не велели волноваться, а как тут не волноваться? У меня кроме внучки никого не осталось. Теперь вот хорошо ты появился, о ней беспокоишься. Я своё отжил, а у вас пока всё впереди. Перенимай навыки лесной жизни, будешь на пенсии заниматься моим бывшим хозяйством.
– Я думаю, что не дадут. Цивилизация наступает, как бульдозер на лесную делянку. В лес всё больше и больше наведывается городских жителей. Им жизнь в четырёх стенах после работы надоедает, ищут отдушину, общение с природой, разнообразие. Все стараются забраться в самую глушь, где никто не будет мешать, не задумываясь о том, что оставляют после себя неубранные груды мусора и охотничьи трофеи в виде расстрелянных бутылок – это люди делают не по злобе и без умысла, просто привыкли жить среди городских свалок. Мусор навален во всех дворах, а, если бы его время от времени не убирали, выросли бы целые горы. У нас соседи выбрасывают весь хлам прямо из окна. Люди так привыкли. Никто их не воспитывает и не делает замечаний, поэтому они и в лесу ведут себя так же естественно, как дома, выбрасывая всё под ноги.
– Ты-то же не выбрасываешь! – возразил Завьялов.
– Я привык жить на природе, как и вы, поэтому наверно и не разбрасываю.
Где-то на крыльце загрохотало, упало пустое ведро. Иван и Николай Николаевич поднялись из-за стола и вышли на улицу. Около крыльца стоял олень Берегут.
– Как же ты вошёл через изгородь? – недоумённо спросил Николай Николаевич, – Чувствует он наверно, что его хозяйка заболела, – сказал он Ивану, – Сейчас чего-нибудь тебе вынесу, жди! – а Ивану сказал:
– А ведро он опрокинул в поисках пищи!
Северина, услышав, что пришёл Берегут, хотела встать с постели.
– И не думай! – сказал Николай Николаевич, – Тебя потную мигом прохватит. Сегодня лежи и не вставай. Угощу я твоего любимца, не беспокойся.
Он вынес приличный ломоть хлеба.
– Вся семья собирается вместе, – проговорил Николай Николаевич.
– А, может, он не к Северине, а тебя пришёл встречать? – спросил Иван, – Все соскучились по настоящему хозяину.
– Я вот даже петли и капканы из-за него боюсь ставить, – сказал Николай Николаевич, – Вроде бы животное, а, как член семьи, дом не забывает, впрочем, как и Косуха.
– Дом есть дом. Дома всегда хорошо, среди близких людей, среди привычной обстановки. Ладно, я пойду к Северине, а потом займусь делами, а ты отдыхай.
В этот обычный, но насыщенный событиями, день Иван ещё долго занимался физической работой, стараясь переделать всю мужскую работу, чтобы Северина и Николай Николаевич могли отдохнуть и не надрывать своё здоровье.
Николай Николаевич оживил радиоприёмник и слушал какой-то спектакль. Радиоприёмник без него никто не включал – это была его любимая техника, которую он берёг, изыскивал на замену радиолампы. Он умудрялся где-то их находить, но точно не в магазине, в котором нужных ламп никогда не было. Где-то хозяин покупал батареи, которые в магазине бывали очень редко. Скорее всего, он добывал батареи с истекшим сроком хранения, но которые были вполне пригодны и годились к использованию в домашних условиях. Они водились в многочисленных организациях, затаривающихся этим товаром впрок и пылившимся на складах в ожидании своего часа.
Так делали многие хозяева. Изыскивать то, что не продавалось в магазине, стало у населения привычным делом. Люди спрашивали друг у друга, просили спросить у родственников и знакомых. В конечном итоге нужная вещь всегда находилась, не всегда новая, но вполне пригодная к использованию. Кто-то отдавал вещь взаимообразно, а кто-то менял на что-то другое, очень необходимое в его личном хозяйстве. Такой порядок личных экономических отношений между людьми сложился независимо от существующего строя, существующих законов и других внешних условий.
– Мы передавали спектакль по заявкам наших радиослушателей… – донеслось из радиоприёмника.
Радиоприёмник зашипел, извещая о том, что на текущей волне все передачи временно закончились. Его никто не выключал. «Значит, Николай Николаевич спит», – подумал Иван. Он тихонько подошёл и выключил приёмник. «Пусть спят», – мысленно сказал Жуков, – «Сон лучшее лекарство».
Дел ему одному хватило на весь вечер. Иван на всякий случай наколол впрок дров, а перед этим затопил баню. «Пока занимаюсь делами, баня и истопится. Николай Николаевич наверняка захочет сходить, помыться», – рассудил Жуков, – «Хочется на рыбалку, но придётся потерпеть, приеду на выходные дни, тогда и порыбачим. Рыба сидит в сетках, ждёт, когда её вынут. Николай Николаевич сам о бане не напомнил, значит, самому топить тяжело, а просить не стал, да и переволновался опять: приехал, а внучка не откликается. Вот и выполняй советы докторов! Доктора бы сами попробовали не волноваться. И как это её угораздило провалиться? Моложе была, никуда не проваливалась, всему обучена, знает, где есть опасность, а где её нет».
Иван услышал в доме звуки и зашёл. Николай Николаевич ходил внутри, занимаясь самоваром.
– Кажется, я незаметно заснул, – сказал он, будто оправдываясь.
– Вот и хорошо. Самовар я позднее хотел поставить. Топлю баню, думал, чай пить будем после бани.
– Всё правильно, а баня очень кстати, хочется по-настоящему помыться. Северину мы не пустим, а сами помоемся, – рассудил Николай Николаевич.