Анна вернулась к столу и снова взяла в руки письмо. То, о чем писал Айвен, заставило позабыть собственные горести. Да и какие это горести? Подумаешь, пришлось провести пару месяцев в Лондоне, выезжая на балы и званые вечера, танцуя бесконечные вальсы и выслушивая бессмысленную болтовню. Одно радовало: надежды братца и матушки на то, что Анну засыплют предложениями руки и сердца, совершенно не оправдались. Во-первых, сама Анна решительно и бесповоротно отвергала любые ухаживания. Во-вторых, она постаралась, чтобы весь свет узнал о том, что она помолвлена во исполнение воли покойного родителя. А в-третьих, в этом сезоне впервые вышли в свет дебютантки поинтереснее Анны Суэверн: несколько дочерей герцогов, внучки графов, парочка не столь родовитых, но потрясающе богатых дочерей мелкопоместных дворян, заработавших капиталы на вложениях в транспорт и промышленность. К тому же многие молодые люди, как и Айвен, отправились на войну, так что рынок невест был переполнен красотками, но испытывал жестокую нехватку женихов.
Анна прижала письмо к сердцу и улыбнулась. Скоро эта ужасная война закончится, союзники заключат мир с русским императором и все вернется. Вернется Айвен. Надо просто ждать, просто не обращать внимания на постоянные намеки брата, на болтовню матушки. Об этом и надо написать Айвену: о том, как она ждет его, о том, как красива осень в Шотландии, о том, что все хорошо. А остальное… На Джексома не обращать внимания оказалось легко: брат постоянно пропадал в Лондоне, почти не наведываясь в Верн, а вот леди Присцилла отчаянно скучала после завершения сезона. Все разговоры сводились к обсуждению сплетен о сезоне минувшем и предвкушению сезона грядущего. Вдовствующая баронесса предпочитала не замечать нежелания дочери бесконечно беседовать об одном и том же, как не желала она и поддерживать разговоры об Айвене и войне. «Ах, у меня голова болит от политики!», «Милая, война – это тема для мужских разговоров!» Стоило Анне упомянуть об Айвене, леди Присцилла тут же намекала, что долгое отсутствие жениха вполне может стать поводом для расторжения помолвки. Чертовски логично, если учесть, что это Джексом все устроил с глупым вступлением в армию!
Пишу тебе второпях, из штаба, чтобы успеть отправить письмо с лейтенантом Бриксоном, который нынче вечером возвращается домой, в Англию. Я упоминал о нем в своих письмах, и ты должна помнить, что его серьезно ранили с месяц назад. Точнее не припомню: время обрело странные свойства, то растягивается, то ускоряется. Иногда кажется, что никогда не завершится этот зимний день, а иногда – вот он прошел, а за ним один и еще один. Впрочем, оставим философию до тех пор, пока сможем рассуждать о ней вечерами у камина. Тогда мне точно не нужно будет никуда торопиться. Сейчас же я должен дописать это послание, пока Бриксон ждет повозку, которая отвезет его в Евпаторию, а оттуда он морем отправится домой с попутным кораблем. Бриксон перешлет тебе это письмо из Лондона.
Бедняга лейтенант! Смотрю сейчас на его бледное лицо, на несчастные запавшие глаза, на дубовую палку и огрызок вместо левой ноги и испытываю лишь жалость. Если бы он не пролежал на поле несколько часов, прежде чем его нашли, возможно, удалось бы спасти ногу; но полковой врач смог только ее отнять и тем спас Бриксону жизнь. Воевать он больше не сможет, да, пожалуй, не смог бы, даже если бы научился вновь лихо вскакивать на лошадь, как бывало. В глазах его поселился страх, и от каждого выстрела он вздрагивает, словно у него земля разверзается под ногами.
Здесь адски холодно, зима выдалась суровой, и я пишу тебе из штаба, потому что он протоплен и тут хотя бы можно взять в пальцы перо, сняв перчатки. Я восхвалял Крым как землю с прекрасным климатом, полезным для здоровья? Боже, это был не я. Сама природа вступилась за царя Николая, помогая ему защищать свою крепость. Вот уже долгое время Севастополь в осаде, мы застряли тут, как мухи в варенье, не в силах продвинуться дальше.