– А что ты тут забыл?.. – раздался скрипучий голос.
«Нет! – чуть вслух не заорал я. – Тебя не может здесь быть!» – и попятился от буйной старухи.
– Куда пошёл? Туда нельзя! Ишь, расходился тут, а?..
Сгорбленная бабуся проворно ковыляла ко мне, невзирая на хромоту, переваливаясь с боку на бок, резво перенося вес на здоровую ногу и тут же подтягивая больную. Я упёрся спиной в запертый выход и судорожно шарил руками позади себя. Тщетно. Напрасно я ковырял ногтями края двери. Она крепко засела в коробке, когда я её так резко захлопнул. Я даже не успел отстраниться, ускользнуть вбок – бабка подскочила ко мне, схватила за грудки и сверкнула на меня снизу-вверх злобно прищуренными глазками.
– Куда, мил мой, куда?!
Я больше не пытался быть галантным и со всей силы оттолкнул её. Это вызвало такой взрыв ярости, что я испугался. Бабка шустро поднялась с пола, враскоряку наклонилась вперёд, оттопырила зад для баланса и, воинственно взвыв, пошла на меня, скрючив пальцы с чёрными от грязи ногтями. Я хотел от неё увернуться и шаркнул влево. Старуха с грохотом врезалась в дверь, но всё же успела вцепиться в меня.
Её триумф был впечатляющим. Взревев ещё мощнее, она с титанической силой рванула меня к себе. Я полетел вперёд, опрокинув её. Мы повалились в дверь, ушедшую под нами назад.
К счастью, удара лицом об пол я избежал – успел выбросить вперёд руки. Но приложился неслабо. И сразу рванулся вверх, ведь сумасшедшая бабка уже ползла по мне, подбираясь к шее колючими пальцами. Но тут что-то как будто сшибло меня вниз – голова резко закружилась, и я не смог её поднять, как после сильного удара. Я пополз назад, тряся головой, елозя задом по щербатому бетону, дёргаясь и пинаясь в попытке сбросить с себя цепкое тело, и оказался у гроба. Ещё чуть-чуть, и я обрушил бы табуретки с ним, и неминуемо получил бы по башке чьим-то последним пристанищем. Но, успев-таки извернуться, я отпрянул, вновь падая на бетон и ударившись затылком. И тут же над моим лицом нависли старушечьи челюсти – оскаленные, блестящие от слюны, клацающие остатками зубов.
Я схватил и с силой отшвырнул настырное костлявое тело. Вопя, оно вывалилось в коридор. И мне не осталось ничего другого. Я перекатился на живот, с трудом встал на колени, дотянулся до уже закрывающейся двери и поторопил её, с хрустом грохнув о косяк и подперев спиной.
Дверь тут же заплясала под ударами.
«Откуда у старухи столько силы?!»
Я вздрагивал, болезненно мотая кружащейся головой и глядя на ободранные до крови пальцы.
«Раз, два, три… Вроде бы не двоятся, норм».
Чувствовал я себя паршиво. Как будто с похмелья. Кое-как поднялся на ноги, не прекращая давить на дверь и тяжело по ней проехавшись спиной.
– Ну хватит уже! – крикнул я. – Ну что я вам такого сделал? Перестаньте!
Я тупо пялился на гроб, не представляя, что ещё предпринять.
«Комната без окон, с одной единственной дверью, в которую ломится безумная старуха. Передо мной – «коробка с сюрпризом», из которой в такой ситуации может вылезти всё что угодно…»
Судорожно всхлипнув, я с трудом задавил в себе приступ истерического смеха.
«Стоять так и ждать, пока бабка вымотается, или отойти? Дать двери открыться, а старухе – повалиться внутрь? Резко выбежать и попробовать прорваться в большой коридор?»
Я уже почти понял, что делать, когда стук в дверь прекратился. Вместо этого послышался шорох шарящих по ней пальцев, а затем – звонкий двойной щелчок провернувшегося замка. Мой враг вспомнил о защёлке раньше меня.
По инерции я развернулся, прижался ладонями к двери, ещё ни во что не веря, умоляя её открыться. Молитвенно запрокинув голову, не желая признать, что всё это правда, я ударил в дверь кулаком.
«Чёрт, а ведь я, наверно, не первый! Так глупо попался…»
Очень кстати всплыл в мыслях бомж с обглоданной костью в руке.
***
Роман неспешно одевался. Сегодня он дежурил в день, и на службу совсем не опаздывал – привычка вставать рано была у него ещё с детства, родители даже смеялись: «Наш Рома своего не проспит!» А за годы учёбы в профшколе, а затем – службы в местном отделении МЧС, он привык приводить себя «в боевую готовность» с первого звонка. Так что, даже если ничего серьёзного не случалось, то он всё равно вставал вовремя как миленький и без будильника, да ещё хватало времени понежиться под горячим душем и без спешки позавтракать.
Когда выходил из ванной, голой пяткой наступил на что-то острое. Поднял ногу и чуть не в голос выругался: в ступню коротенькими зубчиками впилась маленькая женская заколка – весёленький розовый бантик на металлической застёжке. Светина.
Девушка ушла от него пол года назад. Собрала вещи, даже что-то сказав на прощание. Но всё равно тут и там выскакивали её безделушки. Поначалу Роман подбирал их и складывал горкой на кухне, а потом всё же начал выбрасывать: вряд ли она когда-нибудь их заберёт, да и тяжко было смотреть.
Ну, сегодня горевать он не стал. Выпил кофе, надел лёгкую футболку и джинсы, накинул сверху ветровку (хоть на улице был апрель, но что́ ему эта слякоть на собственных жигулях – пусть и стареньких, зато купленных на свои). Он взял сумку с выстиранной униформой и спустился во двор под наглое пение птиц, щурясь на яркое небо, окрашенное в розовые тона.
***
– Нет! Нет-нет-нет-нет!!! – кричал я и барабанил в дверь. – Открой, сука, открой! А то ноги тебе переломаю!
Бессильно сыпля угрозами и понимая, что сам же, с самого начала во всём виноват, я колотил в дверь, но безрезультатно. В конце концов решил не тратить силы зря. Повернувшись, ещё раз посмотрел на закрытый гроб и, поражаясь абсурду всего происходящего, осторожно обошёл его по кругу, не приближаясь слишком близко и не любопытствуя, что там внутри.
Конечно, от смены угла обзора ничего не изменилось: гроб – вот он, стоит себе спокойно на стульях, волшебной двери в стене тоже не появилось, а штатная – по-прежнему заперта. Смирившись, я отошёл в дальний угол, из которого было хорошо видно дверь, опустился на корточки, привалился спиной к стене и достал телефон: хотел проверить, не ожил ли он, и не появилась ли связь.
Да, батарейки хватило ещё на одно включение, но экран тут же погас. Зло плюнув, я обхватил колени руками и уткнулся в них подбородком, бесцельно уставившись в пол перед собой. Я как будто перешёл в режим гибернации, словно пойманный дайвером осьминог, который отказывается шевелиться, понимая, что отверстия в стенках садка слишком малы – сквозь них не протиснется несжимаемый хрящ, расположенный между глазами.
«…И что-то в моей жизни пошло не так. Что-то мучило меня всё это время, заставляя ощущать беспокойство, не давая сидеть на месте в редкие выходные, которые априори я тратил лишь на себя. Всё чаще я пытался сменить обстановку, найти новую компанию, избегая уединения и отдаляясь от старых товарищей. Давно позабыл о барных посиделках, пожалуй, с единственным проверенным другом, оставшимся со мной рядом – Женькой, хотя он, как и раньше, звал меня прогуляться, вконец устав от своей семейной идиллии. Но ни выпивка, ни глазение на девушек в стрип-клубе, ни философский отдых у пруда во дворе небольшого коттеджа – в тот час, когда даже птицы боятся потревожить хрустальный звон подмороженной за ночь природы – ничто не приносило наслаждения мне, так давно променявшему весёлые компании на продуманный, комфортный покой и осознанное, добровольное одиночество.
С тех пор, как я шагнул вверх по карьерной лестнице, а затем разошёлся с девушкой, пробывшей со мной так долго, жизнь всё же стала приемлемой, и даже больше того. Теперь я столько всего мог позволить себе в обмен на удлинённый рабочий день и расширенную ответственность за принимаемые решения. Зато ни в чем не нуждался, и если не засиживался по вечерам за проверкой юридических документов или за изучением новинок отрасли, то мог запросто завалиться в ночной клуб и напиваться Хеннесси с Рэд Лейблом под лучшую из закусок. А по выходным мы с Женькой могли занять вип-места на небольшом хоккейном стадионе. В общем, жил я в своё удовольствие, не забывая и о высоком. Выставки, балет, опера… Иногда даже брал с собой какую-нибудь знакомую даму. Но вот на серьёзные отношения не тянуло. Наверное, сказался предыдущий опыт.