Да, домик немаленький. Не знаю, что это за стиль, но точно не «в-ампир», как я дав-ным-давно пошутила на рождественском ужине у Шубертов. Тогда это повеселило моих братьев, вызвало неудовольствие отца и прилив гордости у матери – ребенок знает слово «ампир». В любом случае это удивительное в своем роде здание. Изначально поместье по-строили для лорда Нектли, который вскоре проиграл в карты все свое состояние. Тогда дом продали кому-то, и этот кто-то написал здесь знаменитую книгу, в силу чего мы по закону обязаны иметь на воротах бронзовую табличку с его именем – на потребу чокнутым книго-чеям. Но больше на зависть любителям спортивной ходьбы с поджарыми задницами, кото-рые читают ее и недовольно хмурятся, потому что у них на дверях не висят бронзовые таб-лички. Автор Знаменитой Книги жил в противоправном союзе с Унылым Поэтом, пристроившим к дому восточное крыло, чтобы иногда побыть одному. В доме имеется об-ширная библиотека, в том числе письма от лорда Нектли к леди Никтовер и его нежная пе-реписка с леди Тайнинг той поры, когда он был уже женат на леди Никтовер. А также руко-пись Знаменитой Книги, часть листов из которой вставили в рамки и развесили на стенах библиотеки. Работы Унылого Поэта стоят на полке между атласом мира и биографией Коко Шанель. Он плохо продавался даже после смерти. Автор Книги вляпался в скандальное де-ло, получившее ход в суде, а затем пропил все деньги, и дом был продан процветающему семейству пивоваров из Баварии. Они приезжали сюда на отдых и пристроили внушитель-ное западное крыло. Тогда же появился теннисный корт, которым, судя по черно-белым фо-тографиям, их пухлый и явно несчастный сын Бертран в тесном матросском костюмчике пользовался редко. В баре Орехового кабинета сохранились бутылки старого баварского пива. В доме повсюду ощущается присутствие прежних владельцев, и порой я думаю – а какой же след оставят здесь мама с отцом, кроме новейших интерьеров от Ральфа Лорена.
У подножия каменной лестницы меня встретили два загадочных зверя с хмурыми мор-дами. Никак не пойму, кто они такие: похожи вроде бы на львов, но с рогами, к тому же ме-ня смущают их позы. Эти твари так нервно скрестили лапы, точно не в силах больше тер-петь журчание воды в фонтане и должны немедля сходить в туалет. Мне неизвестно, кто приобрел этих монстров, но я бы поставила на спившегося писателя или Унылого Поэта.
Дверь распахнулась, и в проеме возник братец Райли, ухмыляясь, как Чеширский кот.
– Ты опоздала.
– А ты скотина, – парировала я, вспомнив диалог по домофону.
Он рассмеялся.
Я вскарабкалась по ступеням, пересекла порог и вошла в холл. Пол здесь выложен черно-белыми мраморными плитами, а с высоченного потолка свисает огромная люстра размером с мою студию.
– Как, ты без подарка?
Я охнула. Он шутил, но лишь отчасти. Моя семья исповедует очень строгую религию, то есть принадлежит к Церкви Светского Этикета. И каждое слово, жест или поступок оце-нивается с одной точки зрения: «Что-скажут-люди?» Этикет предписывает являться в дом с подарком, даже если ты просто заглянул по дороге. Впрочем, мы никогда не «заглядываем по дороге». Мы наносим визиты, назначаем встречи, трубим общий сбор и стягиваем вой-ска.
– А ты что принес?
– Бутылку отцовского любимого красного вина.
– Подхалим.
– Я надеюсь выпить его сам.
– Он не откроет бутылку. Дождется, когда все его близкие сойдут в могилу, и только тогда, за закрытыми дверями, прикинет, не распить ли ее в одиночку. Спорим на десятку, нет, даже на двадцатку, – мне нужны были деньги на бензин, – что не откроет?
– Даже трогательно, как хорошо ты его знаешь, но я все же верю в отца. Спорим.
Мы ударили по рукам.
– Что ты принес для мамы?
По ходу дела я озиралась, пытаясь найти, что можно стырить в качестве подарка.