Меня это мало касалось, пока над Куполом не нависла угроза голода. На Земле видно решили, что мы и сами в состоянии о себе позаботиться и очередной транспортный борт с продовольствием попросту не пришёл. И тогда Херст решил, что мне надо сходить к марсианам.
Они пришли с начальником Купола и с начальником медицинской службы и втроём принялись усердно ездить мне по ушам.
– Неужели всё так серьёзно? – спросил я.
– Более чем, – раздражённо ответил Херст.
– Но почему я?
– Мы думаем, вы сможете договориться с марсианами, – сказал начальник Купола. – Нам надо понять, что они едят и чем они дышат. Как выживают при таком холоде.
– Мох они едят! Фиолетовый. Это давно известно.
– Запасы. Возможность культивировать в условиях Купола. Химический состав. Метаболизм. Это всё надо выяснить. Как вариант – возможно ли переселение колонии в марсианский карст?
– Да, но я-то тут при чём?
– Не притворяйтесь, – сказал медик. – Я же читал вашу карту. Вы эмпат. Причём патологический эмпат. Таких как вы рождается один на десятки миллионов. Вы мутант, батенька. Поэтому и сбежали с Земли, поэтому и выбрали специальность, которая позволяет вам как можно меньше общаться с людьми.
– Ты сможешь их понять, – сказал Херст. – Или они тебя. Ведь не случайно именно к тебе ходит этот малахольнй.
– Старик? Вообще-то он только этого и добивается, чтобы мы установили контакт с марсианами.
– Ну, вот идите и устанавливайте, – сказал медик.
– Какого чёрта? – я вскочил и попытался ходить из угла в угол, но при таком количестве гостей в тесноте метеорубки это оказалось затруднительно. Я снова сел и сказал:
– Этим должны заниматься специалисты. Там уже одна экспедиция сгинула, я не хочу.
– Думаешь отсидеться в своей конуре? – Херст ударил кулаком по подоконнику и горшок с кактусом подпрыгнул. Между прочим, это был единственный кактус на Марсе. – Две тысячи человек находятся на краю гибели! Кому нужны теперь твои метеопрогнозы?
А начальник Купола устало потёр лицо ладонью и сказал:
– Сегодня я распорядился урезать нормы выдачи на пунктах питания. И это лишь начало. Мы не сможем существовать автономно. Нам нужны реактивы, запчасти, удобрения. Горючее. Если Земля прекратит снабжение, а она, судя по всему, его прекратит, мы продержимся от силы полгода. Речь идёт о выживании.
– Не пойду, – сказал я. – Это не входит в мои служебные обязанности. Я метеоролог, а не Христофор Колумб, не Магеллан и даже не Афанасий Никитин.
– Кто такой Афанасий Никитин? – подозрительно спросил Херст.
– Бросьте капризничать, – сказал тогда медик. – С такой степенью джуэйнизма как у вас, мне очень легко будет объявить вас профнепригодным. И отправят вас на Землю. И что вы там будете делать?
А начальник Купола спросил:
– Неужели вам самому не хочется? Это же так интересно. Мы дадим вам всё необходимое. И хорошие премиальные.
Хотелось ли мне? Ещё как хотелось. Увидеть марсиан, общаться с ними, потрогать фиолетовый мох… Но я боялся. Я очень боялся. Я уже тогда чувствовал, что это всё плохо кончится. Но начальник Купола сказал:
– Собирайтесь и идите спасать людей. Так уж вышло, что теперь люди зависят от марсиан. И от вас. И у вас нет выбора.
А Херст добавил:
– Ты оружие с собой не бери. Не годится послу с оружием. Возьми на всякий случай промышленный огнемёт, которым забойщики грунт сушат.
И я дождался Старика и отправился с ним к марсианам. Вот такой дурак я был.
***
Старик светился от счастья. Он ёрзал на сиденье краулера и всё пытался мне рассказать, как следует правильно себя вести при встрече с марсианами, но у него плохо получалось.
– Как они приветствуют друг друга? – спрашивал я.
– Приветствуют? А-ха-ха, – покатывался Старик. – Вот ты насмешил. На кой хрен им друг друга приветствовать? Скажешь тоже.
– Ну, как-то же они выражают эмоции? Доброжелательность, например. Жесты какие-то есть? Слова?
– Слова есть. Мало. Ими почти не пользуются. Незачем им. И эмоции тоже. Им же проявлять их, смысла нет.
– Почему? – удивился я.
– Им и так хорошо.
Я ничего не понимал из его объяснений, как и раньше он говорил только ему понятными намёками, хихикал и кхекал. И тогда я впервые заподозрил, что Старик не так безумен, как пытается показать и всё это время преследует какую-то свою определённую цель. И тут меня накрыло галлюцинацией. Или это был мираж? Или бред от неверного использования дыхательных смесей в скафандре?
Сначала я услышал музыку. Играл симфонический оркестр, что-то из Моцарта. А прямо по курсу метались огромные полупрозрачные фигуры балерин. Их было очень много. Они подпрыгивали до звёзд и плавно опускались на песчаные дюны. И снова взлетали и их пачки напоминали гигантские дирижабли, а пуанты продавливали в песке следы полуметровой глубины. Я узнал этих балерин. Это были стриптизёрши из бара. Но увеличенные раз в десять. «И это всё мне?» – подумал я. Потом видение исчезло, музыка стихла, и я сосредоточенно тянул рычаги краулера, объезжая микрократеры. Рядом со мной хихикал Старик и я не понимал, что здесь делаю.
А перед нами по-прежнему тянулись пески Марса, бескрайние дюны в тусклом свете далёкого Солнца. И я знал, что такой пейзаж будет сопровождать нас до самого карста, и когда войдём туда, ничего не изменится, как не менялось миллиарды лет со дня сотворения этой убогой планеты. Какой фантаст придумал, будто бы Марс красный? Он серый, как дохлая мышь. Здесь нельзя жить. Жить надо на Земле. Там зелёная трава и ласковое Солнце и много девушек в обтягивающих джинсах. Но я эмпат, мне противопоказано находится среди людей. Я слишком хорошо их чувствую.
Остановив краулер возле карстового провала, я выбрался наружу, неловко цепляясь скафандром. А Старик обходился без скафандра. Меня это и раньше поражало, но на все мои расспросы он лишь бормотал: «Тут недалеко, ничего, мох надо больше кушать…». И что поразительно, это казалось в порядке вещей и ни одному долбанному медику под Куполом не пришло в голову, хотя бы взять у него элементарный анализ крови.
Я привязал верёвку к стойке краулера и Старик удивлённо спросил:
– Зачем это?
– Возвращаться удобней будет, – ответил я.
– Возвращаться! – он даже согнулся от хохота. – Вот умора, возвращаться он собрался.
Не обращая внимания на кривляния Старика, я легко подхватил огромный рюкзак и, разматывая верёвку, начал медленно спускаться в карст. А Старик, лихо отталкиваясь от скальных выступов, помчался вниз гигантскими прыжками. Чем-то он напоминал Человека-паука и Супермена одновременно. Только развевающегося плаща не хватало. Я же, неспешно разматывая верёвку, спускался всё глубже и глубже, пока не очутился в царстве марсианского карста.
Фиолетовый мох чудовищно красивыми потёками устилал своды и стены пещеры. Он был отвратителен, как лиловые кишки на бойне и в то же время невероятно прекрасен совершенством чуждой, неземной эстетики. Он струился повсюду, заполнял галереи и анфилады, громоздился причудливыми наростами. И в хаосе этих переплетений чувствовалась неведомая человеку закономерность, логическая упорядоченность. Но это была непостижимая, шизоидная логика.
Я спускался вслед за Стариком, восторженно любуясь марсианскими чудесами, мне было страшно и вместе с тем я испытывал бурлящий восторг, эйфорию от увиденного. Ещё немного и появились первые марсиане. Я видел их раньше только на фотографиях и видеозаписях, и теперь мне стало понятно, что никакое изображение не в силах передать томную грацию и утончённое изящество этих существ. Как и следовало ожидать, марсиане не обращали на меня никакого внимания. Спуск закончился в гигантском гроте, из которого во все стороны уходили катакомбы, освещённые слабым фосфорицированием фиолетового мха. Отбросив верёвку, я огляделся.