Сны богов и монстров - Тейлор Лэйни

Как-то раз ангел и демон прижали ладони к сердцам друг друга – и настал конец света.

Нервы натянуты до предела, кровь стучит в висках, сердце колотится как сумасшедшее, спрятаться, убежать, спастись, страшно, страшно, страшно…

– Элиза! Элиза!!!

Голос, яркий свет. Она просыпается. Рывком: словно летела вниз и обрушилась на землю.

Слышит собственный голос:

– Сон приснился страшный. Я уже в норме.

Сколько раз ей уже приходилось это повторять? Бессчетно. Хотя впервые – не себе самой, а мужчине, который героически ворвался в комнату с гвоздодером в руке, намереваясь отбивать ее у убийцы.

– Ты… ты так кричала.

Габриэль, сосед, обошел комнату, заглянул во все углы и не обнаружил ни следа преступника. Растрепанный, напуганный, едва проснувшийся, он в полной боевой готовности судорожно сжимал гвоздодер.

– Я хочу сказать… по-настоящему кричала.

Элиза откашлялась. В горле саднило.

– Знаю. Со мной бывает.

Она села в кровати. Сердце по-прежнему неистово колотилось – как канонада. Ее трясло, дыхание все не выравнивалось, во рту было сухо, и все же она постаралась сказать как можно небрежнее:

– Спасибо, что разбудил.

Габриэль моргнул и опустил молоток.

– Да нет, Элиза, правда. Я в жизни не слышал, чтобы так кричали. Как в ужастиках.

Его голос немного дрожал. Иди уже, хотела сказать Элиза. Уматывай. Ну пожалуйста. У нее затряслись еще и руки. Минуты через две это станет заметно, а свидетели ей не нужны. Адреналиновый откат, ничего хорошего.

– Все уже в порядке, честно. Просто…

Черт!

Заколотило. Подскочило давление, в глаза словно песок насыпали, скоро она совсем раскиснет.

Черт, черт, черт…

Элиза свернулась калачиком, спрятала лицо в покрывале, пытаясь задавить рвущиеся наружу рыдания. Как ни терзали ее кошмары, выход из них терзал еще больше, ведь сознание вернулось, и она острее ощущала собственную беспомощность. Уже не ужас из сновидений, нечто иное. Оно всякий раз приходило вместе с кошмарами и долго не отпускало – как приливная волна. Как труп морского чудовища, этой волной вынесенный на берег и оставленный там гнить. На берег ее разума. Мука и стыд. Господи, какие неточные слова! Кошмар отступал, а ощущение оставалось с ней и терзало: паника, страх и как кровоточащая, гнойная, рваная рана – чувство вины.

Господи боже мой, не объяснить словами, не выдержать… Огромно… непереносимо… Ничего хуже просто не могло быть! Оно заполоняло собой все: время, пространство. Гигантское, немыслимое чувство вины. Невозможное. Невозможное?

Она не делала, она никогда в жизни не сделала бы… этого.

Однако когда кошмар добирался до нее, ничто уже не имело значения: ни доводы рассудка или чувства, ни даже физические законы. Страх и вина глушили все.

Как лавина.

Справившись с рыданиями и подняв голову, Элиза обнаружила, что Габриэль сидит на краешке ее кровати и смотрит сочувственно и тревожно. Было Габриэлю Эдингеру свойственно этакое ненавязчивое дружелюбие, не вполне современное. В будущем он имел более чем неплохие шансы обзавестись галстуком-бабочкой. И, возможно, даже моноклем. Он специализировался в области нейробиологии и был едва ли не самым умным из всех ее знакомых, очень симпатичным. Они оба занимались исследованиями в Смитсонианском музее естествознания – СМЕ – и просто приятельствовали до тех пор, пока в прошлом году девушка Габриэля не уехала писать диссертацию в Нью-Йорк и ему в квартиру не понадобился сосед. Элиза понимала, что рискованно проводить столько времени бок о бок не только на работе, но и дома. Рискованно именно по этой причине.