Никто не произнес ни звука. Даже Гарик не выказал радости, что от пса, кажется, не избавятся. Конечно же понимали: за этой краткой перепалкой таится нечто большее, нежели выбор псиной судьбы. Не глядя ни на кого, Гурский прошагал в спальню, облачиться решил «по-отпускному», надел синюю тенниску и джинсы, на ноги кроссовки, хлопнул, уходя, Черныша по загривку:
– Давай со мной, на примерку.
Пес, точно этого только и ждал, с готовностью последовал за ним. С Галой взглядом так больше и не встретился, но что неотрывно смотрит и какими глазами на него она смотрит, чувствовал Гурский каждой клеточкой незащищенной кожи. В машине сказал пристроившемуся рядом Чернышу:
– С чего бы это вдруг Фумичок с утра пораньше трезвонить начал, чтобы я отпускные получил? Что это им так приспичило, какая ведомость? Не знаешь? Вот и я не знаю. Только не нравится мне все это. Вообще все не нравится. Все, чего ни коснись. Плохо все, Черныш. Плохо…
Въезжая в больничный двор, собрался, напружинился, словно предстояла ему сложная операция. Бухгалтерия размещалась в том же административном корпусе, на первом этаже. И там всегда кто-то из медицинского люда околачивался, избежать нежеланных сейчас встреч не удастся. С Фумичком в том числе.
– Но не прятаться же мне! – хмуро бросил Чернышу. – Пусть пялятся, пусть болтают что угодно, плевать я хотел! Я им не вор и не мошенник! А ты сиди тут, жди меня. Скоро вернусь.
Хоть тут повезло, коридор пустовал. Гурский, широко шагая, достиг двери расчетного отдела. Бывал он тут редко; Петровна, общественный кассир его отделения, получала деньги на всех. Вошел, быстрым взглядом обежал четырех сидящих в комнате женщин, поздоровался. Ему так же обыденно ответили, каких-либо «не таких» взглядов Гурский не заметил. Жанна, ей он в прошлом году удалял аппендикс, приветливо улыбнулась:
– Подходите, Дмитрий Глебович, у меня уже все для вас приготовлено.
Кроме бухгалтеров, находилась тут еще какая-то незнакомая Гурскому женщина, тоже любопытства при его появлении не выказавшая.
Похоже, сюда слухи еще не докатились, – прикинул Дмитрий Глебович, – вряд ли все они тут столь деликатны.
– Я уже ордер заполнила, – щебетала Жанна, – вам только здесь расписаться – и сразу в кассу. Отдыхать куда-нибудь едете?
– Отдыхать еду, – нескладно ответил Гурский. И подосадовал на себя, что целое событие устроил из рядового посещения больницы. Будто в самом деле провинился перед кем-то. Небрежно расписался, улыбнулся Жанне, комплимент отвесил: – А вы всё хорошеете, Жанночка, от кавалеров, наверно, отбоя нет!
– Скажете тоже! – зарделась та. – Счастливо вам отдыхать!
– Всенепременно! – пообещал Гурский, взял бланк и легкой, уверенной походкой направился к двери. Но не сразу вышел, повернулся, спросил: – А что у вас за срочность такая? Мне сказали, чтобы поторопился, ведомость вам какую-то закрыть надо.
– Не знаю, – вскинула плечики Жанна, – это вы у моей начальницы спросите. Она только велела мне все быстренько подготовить, чтобы вы не ждали, не задерживались тут.
– Ну-ну, – повторил он ее движение плечами и вышел, слегка уже потускневший. К главному бухгалтеру о чем-либо спрашивать конечно же не пошел, двинулся к выходящему в коридор кассовому окошку, у которого с растущим недовольством увидел Бричкина, заведующего второй терапией, неугомонного говоруна и рассказчика анекдотов. Разминуться было невозможно, пришлось идти на заклание. А в том, что уж Бричкину-то вся история с кровью доподлинно известна, сомневаться не приходилось.
– Димон! – засверкал очками Бричкин и даже руки развел, точно жаждал принять в объятья. – Ужасно рад тебя видеть! Ну, как ты?
– Ужасно хорошо, – в тон ему ответил Гурский. – Вот денежку сейчас получу, гульну.
Обниматься Бричкин не стал, но руку Гурскому затряс крепко, со значением.
– Гуляй, Димон, гуляй смело. И пошли всех на хер, никого и ничего не бойся, живи нормально. Верно говорят, страшней кошки зверя нет. Галка твоя знает уже? Как она?
– Не страшнее кошки. Ты не переживай, у меня всё путем. Отобьюсь.
– Ты мужик, Димон! – затуманился Бричкин. – Настоящий мужик, уважаю. Что нужно – сразу ко мне. Я для тебя, ты же знаешь…
– Знаю, – счел нужным подтвердить Гурский. – Но ты не беспокойся. – И чтобы покончить с этим, спросил: – А тебя как сюда занесло?
– Командировочные получал. Сегодня утром прибыл только, поиздержался. Ты за отпускными?
Феноменально, – подивился Гурский. – Сегодня утром только объявился, а все уже знает, даже про мои отпускные. Быстро, однако, расползается.
– Хочешь, заглянем ко мне, выпьем по чарочке, – не унимался Бричкин. – Покалякаем, я тут парочку таких анекдотиков по дороге надыбал – блеск! Один, ты только, дружище, на свой счет не принимай, о супружнице, морочившей одно место ставшему негожим муженьку. Здесь его точно никто не знает.
– Как-нибудь в другой раз, – ни одной мышцей на лице не дрогнул Гурский. – Меня там в машине ждут.
– Жена?
– Нет, пес.
– Пес? У тебя есть пес? Где ты его взял?
– Так, познакомился случайно. Помнишь, у тебя в отделении сестричка работала, Лиза? С год назад уволилась, немолодая уже.
– Ну, помню, – заморгал Бричкин. – А при чем тут Лиза?
– Да ей благодаря, можно сказать, и познакомился. Она теперь в торговле работает. Рада, между прочим, что ушла от тебя. Достал ты ее своими анекдотами.
– Не велика была потеря. – Бричкин глянул на часы, озаботился: – У-у, совсем забыл, меня ведь там ждут! – Протянул руку: – Ну, бывай, Дима. Звони. Псу от меня пламенный привет.
Гурский смотрел ему вслед, мрачнел. Зато удалось избежать общения с появившимся в коридоре патологоанатомом – успел сунуть деньги в карман и, подобно Бричкину пялясь на циферблат, разминуться. Возле первого лестничного марша беседовала с какой-то девицей секретарша главного. Завидев Гурского, шепнула что-то ей, обе замолчали, уставились на него. Дмитрий Глебович сухо кивнул, проходя мимо, и, пока не закрылась за ним входная дверь, чувствовал, как сверлят ему спину четыре изнемогавших от любопытства глаза. Сел в машину, сказал приветствовавшему его Чернышу:
– Нет, братец, так нельзя. Если на каждое слово, на каждый взгляд реагировать – никаких нервов не хватит. Себе дороже.
Черныш, похоже, придерживался того же мнения.
– И что будем делать дальше?
Черныш облизнулся.
– Намек понял. Я, честно сказать, и сам не прочь перекусить. Тем более что пообещал этому Бричкину гульнуть. Потом разыщем магазин с собачьими причиндалами, должен ведь где-нибудь быть таковой.
Домой возвращаться не хотелось, догадывался, что очередных выяснений с женой не миновать. И вообще многое, если не все теперь, зависело от того, какими окажутся анализы. Гала сказала, что готовы будут после двух. После двух – это когда? В три, в четыре, пять? И как она узнает? Позвонит? Съездит туда? Может, самому наведаться? Вряд ли ему скажут, на то ведь и анонимный. Обратиться к Лайко, чтобы посодействовала? Хрен редьки не слаще… Прокручивая в голове все эти варианты, Дмитрий Глебович катил по щедро уже залитой солнцем улице, ждал какого-то импульса, внутреннего шевеления, способного подтолкнуть его решиться на что-либо. Высмотрел вдруг небольшое кафе, в которое с месяц назад, тысячу лет назад затащил его пивка попить и повздыхать хандрящий Витька Нестеров, вспомнил, что за столом рядом сидел мужчина с собакой. Та даже походила на Черныша, только пятнистая была да откормленная.
– Кажется, есть местечко, где привечают с живностью. – Беседы с псом сделались уже едва ли не привычными. – Потешим сначала утробу, а там видно будет. По уму, надо бы сначала тебе поводок купить, но, думаю, обойдется.
Таких кафешек немало расплодилось в последние годы. Несколько, порой два-три всего, столиков, потуги на оригинальность. В этом, Гурскому помнилось, тоже разгуляться негде, но все-таки не напоминало сомнительную забегаловку. Попридержал тяжелую застекленную дверь, пропуская Черныша вперед, вошел. Кафе пустовало, из-за стойки приветливо заулыбалась ему хорошенькая девушка в накрахмаленной белой наколке.