От воспоминаний, от видения гроба, снова что-то черное медленно принялось накатывать на него, сжимая душу в тиски, и Михаил постарался энергично прогнать все это. Юра, ты уж извини, – мысленно обратился он к тому, которого помнил еще пацаном с легкой ироничной улыбкой. – У меня семья, дочка, я должен думать и о них…
И Михаил решительно перевернулся на спину, скрипя топчаном и стараясь упорно переключиться на что-нибудь другое. Думать о жене и дочке – они сейчас расстроены – так что сам еще больше расстроишься… О Юре и о Валентине вообще надо запретить себе думать на данный момент. Так о чем же тогда? О чем-то постороннем, легком, пушистом? Попробовал было воскресить в памяти образ сослуживицы Оксаны, как-то вдруг присевшей на корточки возле его стула… Не помогло. Но память быстро переключила его на последний свой разговор с дочкой, когда она радостно, взахлеб, рассказывала, что придумала историю про планету Клякс, и решила записать ее в тетрадь, и от этих живых воспоминаний тепло растеклось по всей его груди, на душе стало спокойней, пульс частично выровнялся и он хоть и тревожно, но все-таки задремал.
Проснулся в три часа ночи – у противоположной стены стонала женщина, плача и причитая. Стонала без пауз и перерывов. Громко. Но никто к ней не подходил. А потом вдруг стала кричать.
– А-а-а! А-а-а!! А-а-а!!!
Э этот крик, довольно утробный и жуткий, долго звучал в больничном коридоре, то поднимаясь до самых высоких нот, то опускаясь до хрипа. Но никто не бежал в спешке, не подходил к больной. Тихо было в отделении.
Наконец, не выдержав, скрипя своим топчаном поднялся какой-то мужик, лежащий у самого поворота в большой коридор.
– Где она ходит, – недовольно пробурчал он и, шаркая ногами, направился куда-то вглубь.
Минут через пять к женщине подошла медсестра.
– Что случилось? – спросила она довольно будничным голосом.
– Болит! – со слезами в голосе и с надрывным плачем ответила больная.
– Где болит? – снова требовательно спросила медсестра, словно повторяла давно уже надоевший урок.
Щелкнула выключателем. Вспыхнул свет над туалетом, осветив часть закутка.
Женщина что-то ответила, Михаил уже не следил за этими событиями, повернувшись к лампочке спиной и вновь погружаясь в воспоминания. Своих проблем итак выше крыши – зачем еще и чужие процеживать сквозь свое сердце.
Он не спал всю ночь. И за всю ночь к нему никто не подошел, не измерил его давление, не смотрел, жив ли он вообще.
День первый
В очередной раз перевернувшись на правый бок и вновь болезненно коснувшись батареи, Михаил услышал шарканье ног в коридоре. И тихий шепот.
– Обезболивающее.
Возня, стуки, хрипы. Пауза. Снова шарканье, и снова шепот.
– Укол обезболивающего. Ложитесь на спину.
Интересно, ко мне тоже подойдет? – подумал он, переворачиваясь на спину и посмотрев на время на экране телефона – всегда полезно знать что и во сколько здесь происходит.
Было 5:30 утра.
В ожидании укола он открыл глаза. Медсестра – высокая тонка девушка с мелированными волосами, пробивающимися из под медицинского берета, медленно обходила больных. Разговаривала вполголоса. В закутке кто сидел, кто ворочался, кто лежал с открытыми глазами – какой тут может быть сон в общественном коридоре. Впрочем, перебинтованный сосед спал. Возможно, он давно уже здесь лежит – привык. А может, ему просто было плохо.
Медсестра подошла к плачущей женщине.
– Что болит? – спросила она.
Женщина ответила с душераздирающим надрывом, гнусавя в нос, и Михаил не смог разобрать, что она сказала. Медсестра поставила укол и, выключив свет, ушла, обойдя его стороной.
В закутке стало тихо, и Михаил поудобнее устроился на топчане, на сколько это было возможно на твердых досках. Попробовал снова уснуть – спать хотелось неимоверно, но ни шум возле самого уха, ни жесткость постели совсем не располагали к этому. Думая о Юре, о превратностях жизни, вспоминая серое лицо в гробу, проблемы со скорой, он на какое-то время забылся беспокойным, урывками, сном.
Вдруг резко включился свет в коридоре. Зажмурившись, Михаил отвернулся к стене и посмотрел на сотовый – 6:30. Все ясно – подъем.
Снова закрыл глаза. Прислушался к себе. Нет, лучше ему не стало. Все та же слабость, и вставать, и, уж тем более, идти куда-то совсем не хотелось.
Вдруг кто-то слегка дотронулся до его плеча. Вздрогнув, он непроизвольно резко обернулся. Медсестра. Та же самая – высокая, с мелированными волосами. В руках – железный поднос с таблетками и прочими медицинскими атрибутами.
– Фамилия? – тихо спросила она, глядя на него необычайно серьезно.
– Власов, – так же тихо ответил он.
Девушка протянула пластмассовый стаканчик с красной крышкой.