Превратности судьбы - Мишин Виктор Сергеевич

Виктор Мишин

Превратности судьбы

© Виктор Мишин, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Выпуск произведения без разрешения издательствасчитается противоправным и преследуется по закону

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 128

Интересно, если приходишь в сознание, а перед тобой белый потолок, это хорошо или плохо? Минут пять уже разглядываю белый, с небольшими желтыми разводами потолок.

«Госпиталь, что ли? Вряд ли в земле будет так светло». – Пазлы в голове начинают помаленьку собираться вместе, образуя что-то цельное.

Было что-то плохое, это я помню. Танк выстрелил в мою сторону. Вроде не помер пока, помню, как слышал голоса людей, что откапывали меня, значит, откопали все же. Черт, а ведь сглазили меня тогда товарищи командиры. Как чувствовал, не хотел высовываться, рисоваться, прятался, сколько мог, даже сбитый самолет другому парню «подарил», а его убили почти сразу. Там, в городе на Волге, меня наградили медалью «За отвагу», а после этого удача взяла и отвернулась. Лежу вот сейчас, даже дышу и то с трудом. Куда меня ранило-то? Вроде фашистский снайпер мне ногу прострелил, а потом… Потом был танк. При воспоминании что-то защемило в груди. Попытался перевернуться на бок, внутри что-то резануло и опять потемнело в глазах.

– Товарищ ранбольной! Вы зачем с койки слезаете? – донесся до меня голосок санитарки.

Подняв глаза, исподлобья смотрю на молодую девушку в белом халате и маске на лице. Как догадался, что молодая? Так глаза-то не скроешь…

– Кольнуло что-то, вот и скрючился, никуда не собирался, – тихо ответил я. Во-первых, в палате было тихо, кто-то даже спал на койке возле окна. Во-вторых, сил не было вообще, даже говорить пришлось через силу. Впервые у меня такое чудо, даже струхнул немного. Теперь в полной мере ощутил, что значит выражение «Выбился из сил». Поднимаешь руку, а кажется, что в ней гиря лежит. Хочешь сжать кулак, а он, зараза, не сжимается.

– У вас тяжелое ранение, вы несколько суток без сознания, но Александр Григорьевич говорит, что организм сильный, у вас хорошо заживают раны. Поправитесь, только не нужно делать резких движений.

– Красавица, а, что у меня за ранение такое, я только в ногу помню.

– Осколочное, в грудную клетку справа. Говорят, в вас танк выстрелил, но вы живы.

– Красавица, – продолжал я заигрывать, правда сиплым голосом выходит с трудом, – а где я вообще? – Меня интересовало, куда меня увезли.

– Недалеко от Сталинграда, Александр Григорьевич говорил, что в госпиталь вас повезут, только когда состояние станет стабильным.

– Ясно, – подвел итог я, – а как вас зовут, сестричка?

– Машей, ой, – вскрикнула девушка, когда внезапно распахнулась дверь. – Александр Григорьевич, он в себя пришел!

– Вижу, Маша, вижу. Иди, я позову, – врач какой-то чересчур серьезный.

– Здравствуйте, товарищ военврач…

– Военврач второго ранга Колокольцев, – как-то резковато произнес доктор.

– Сержант Иванов, скажите, товарищ военврач второго ранга, правда, что меня куда-то везти хотят? – Не хотелось бы уезжать далеко.

– Как только исчезнет непосредственная угроза жизни, сразу отправят дальше в тыл.

– А может, я здесь как-нибудь поправлюсь, зачем меня куда-то еще везти?

– Приказ комдива тринадцатой гвардейской: обеспечить наилучший уход и сделать все возможное для полного выздоровления. – Мне как-то сразу стало неудобно. К чему такое внимание? – А вы, я вижу, время не теряете, только очнулись, сразу к сестричкам приставать…

– Доктор, то-то я гляжу, вы как-то зло на меня смотрите. Простите ради бога, просто уж такая привычка, разговаривать с девушками вежливо. Извините еще раз, дурного в голове точно не было. – Ясно, врач на девчушку глаз положил, а тут я со своими любезностями.

– Это вы меня извините, если я был слишком груб, – пошел на попятную врач, – Маша – моя супруга, а здесь, в госпитале, очень много мужчин… – Вон в чем дело-то!

– Я все понял, доктор, проблем с моей стороны не будет! – твердо заявил я врачу, несмотря на мой сиплый голос. Доктору-то лет сорок, а девчушке едва двадцать, переживает, солдаты-то в основном молодые парни. Но у меня характер другой, никогда не стану отбивать чужую жену, так воспитан. – Доктор, что у меня с ранением не так? – перевел я разговор в подходящее русло.

– У вас осколок небольшой в легком. Два мы достали, они близко сидели, а вот один остался. Уж извините, опыта моего не хватает провести такую операцию. Кстати, если бы не стальной портсигар, что у вас в кармане был, мы бы не разговаривали, – доктор явно смягчился.

– Что, так глубоко залез, зараза? – интересуюсь я, пытаясь через бинты рассмотреть хоть что-то на груди.

– Да уж. Вошел ниже ключицы и попал в легкое. А два других, видимо, пробив портсигар, потеряли свое убийственное воздействие и лишь немного углубились, не достав до жизненно важных органов. Как у вас, болит? Что чувствуете?

– Чувствую, как в грудине колет и режет, я думал, что это сердце…

– Скорее всего, все же осколок беспокоит. Времени прошло мало, он еще не оброс тканями, возможно, шевелится и причиняет вам боль, – заключил врач. – Мы и не перевозили вас исключительно потому, что боялись за последствия. Теперь же, после того как вы очнулись, я уверен, что дорогу выдержите.

– Дорогу осилит идущий? – с улыбкой произнес я, взглянув на врача.

Тот машинально кивнул, но тут же сменил тему:

– Вас сюда на руках принесли, что же вы за сержант такой, если целый комдив за вас беспокоится? – Мне стало неловко.

– Да обычный сержант. Представления не имею, чем обязан такому отношению к свой скромной персоне. – Черт, лежу тут чуть живой, а все равно хохмить хочется. Поговорив с врачом еще минут пять, остался вновь в одиночестве. Доктор сослался на занятость и ушел, обещав осмотреть через пару часов. Прикрыв глаза, я вдруг задумался. Мысли, кстати говоря, были далеки от веселых. Я вдруг осознал, что мне страшно. Страшно не погибнуть, а умереть вот так, в госпитале, а не в бою. Когда только сюда провалился, сразу почему-то настроился на то, что погибну, вряд ли смогу протянуть в такой бойне долго. А теперь вот испугался наконец. Только сейчас, лежа тут практически без движения, подумал, что хочется еще пожить. Очень интересно было бы пожить в этом Великом времени. Посмотреть на мирную жизнь, сделать что-то важное и нужное. Знаю, что после войны будет очень тяжело в стране, но… интересно же! А страх появился. Это ведь в кино только солдаты ждут и весело обсуждают, как Берлин брать будут. На деле не видел в Сталинграде ни одного бойца, что думал хотя бы о победе в городе, не то что о Берлине мечтал. Самая распространенная мечта: дожить до завтра.

Утром, дав мне, кстати, выспаться, пришел врач. Не перетаскивая меня куда-либо, устроил экзекуцию под названием осмотр и перевязка. Орал я сильно и долго, зато хоть на чуть-чуть, на самую малость осознал, через что прошли деды. Тяжко мне, но я вытерплю, во-первых, а куда деваться? А вот во-вторых, другие-то терпят, и похлеще раны бывают. У меня-то так, тяжелое, конечно, но не настолько, чтобы умирать тут, причитая о боли. Вообще, я с детства легче воспринимал боль сильную, чем, скажем, какую-то слабую и ноющую. Легко переношу лечение зубов, удаление, боли при пульпите, когда рот не закрыть, но крайне хреново мне, когда зуб просто ноет, только заболев. Помню, как-то в детстве стекло упало на запястье, стою как дурак, разглядываю белые сухожилия, а боли не чувствую. Друг рядом стоял, смотрю, аж весь позеленел, а мне интересно стало, разглядываю, только пальцы грязные туда не сую. Меня тогда мать друга осмотрела, медсестрой в больнице работала, говорила, что нужно обязательно в травмпункт и зашивать, а я стрептоцида насыпал на ранку, бинтиком махнул и опять шляться побежал. Все заживало всегда как на собаке. В то же время маюсь с детства спиной. У меня вообще лет с семнадцати есть только две стадии боли в спине, либо она такая сильная, что мне вставать-то тяжело, либо слабая, которую почти не замечаю. Такого, чтобы она вообще не болела, просто не бывало. Вот и здесь, чувствую, как нога горит, там явно что-то не в порядке, чистить сейчас будут, а вот в груди, где вроде бы ранение серьезней было, боли почти не чувствую. Болеть-то болит, но как-то не думаю об этом. Тем временем доктор приступил к ноге. Больно было, ни в сказке сказать, ни перфоратором выдолбить. Мать его, этого коновала, он там, похоже, мне всю ногу распахал от колена до паха, копается там, как Дед Мороз в мешке с подарками. Не выдерживаю: