– Есть, есть, есть! – скандирует Сара. – Мы не начинали без тебя!
– Зачем это все? – спрашиваю я.
– Мы просто хотим, чтобы тебе было уютнее.
Мама ставит на стол форму для запекания. Внутри какие-то сочные оранжевые штуковины, нарезанные на половинки, от них пышет жаром.
– Сегодня у нас тыква сквош, – говорит мама, снова поворачиваясь к плите, – рис и курица.
Она приносит кастрюльку белого риса, пересыпанного кусочками овощей, и блюдо с куриными наггетсами. Я нацеливаюсь на наггетсы – кусочек в форме звезды, кусочек в виде динозавра. Сара перехватывает у меня динозавра.
– Динозавры, чур, мои!
– Ладно, – уступаю я ей.
Сестра толкает меня ногой под столом.
– Как ты? – спрашивает она шепотом.
– Не очень.
Она кивает. Сара понимает, что это значит. Это значит, что сегодня вечером она снова увидит меня на диване, где я буду дрожать, крутиться и потеть, а мама будет поить меня теплым молоком. А еще она увидит, как я, вместо того чтобы делать домашку, буду сидеть у телика, но не смотреть, а просто пялиться и даже не смеяться. Она снова увидит, как я тону в трясине и терплю поражение. Сара делает из этого правильные выводы. Она еще лучше учится и еще больше веселится. Она не хочет стать похожей на меня. Ну хотя бы даю кому-то пример того, как не нужно поступать.
– Мне жаль. Они так стараются для тебя.
– Я знаю.
– Ну что, Крэйг, как в школе? – спрашивает папа.
Он накалывает на вилку кусочек тыквы и смотрит на меня сквозь очки. Папа невысокий и носит очки, зато, как он любит повторять, у него есть волосы – густая темная шевелюра, которая передалась и мне. Папа говорит, что мне крупно повезло, потому что с обеих сторон мне достались отличные гены, а «если ты вообразил, что у тебя депрессия, то представь, что с тобой было бы, знай ты, что скоро облысеешь, как все остальные!» Прямо обхохотаться как смешно.
– Нормально, – говорю я.
– Чем занимался?
– Сидел в классе и выполнял указания учителя.
Мы звеним приборами. Я отправляю в рот первую порцию – тщательно уложенные на вилку рис, курицу, тыкву – и разминаю по небу. Я это съем. Я жую, чувствую, что это вкусно, поэтому приподнимаю язык и проталкиваю еду дальше. Я ее удержу. Так, порядок. Еда внутри.
– Как прошла… эта… история Америки?
– Не очень. Меня вызвали, а я не смог ответить.
– Ах, Крэйг… – говорит мама.
Я начинаю конструировать новую порцию еды.
– Что значит – не смог ответить? – спрашивает папа.
– Я знал ответ, но… но… просто…
– Сбился, – подсказывает мама.
Я киваю и кладу в рот вторую порцию.
– Крэйг, ну нельзя же так.
– Милый… – говорит мама отцу.
– Если знаешь ответ, то надо ответить, что здесь непонятного?
Папа нагребает полную вилку тыквы и закидывает ее в рот как в топку.
– Не нападай на него, – говорит мама.
– Я не нападаю, я пытаюсь поговорить по душам, – улыбается папа. – У тебя светлая голова, Крэйг – просто поверь в себя и отвечай, когда спрашивают. Как раньше. Помнишь, нам даже приходилось просить тебя помолчать хоть немного!
– Теперь все по-другому…
Третья порция пошла.
– Мы с матерью все понимаем и делаем все, чтобы тебе помочь. Верно я говорю? – Он смотрит через стол на маму.
– Да.
– Я тоже! – говорит Сара. – Я тоже делаю все что могу.
– Это правда, – говорит мама, протягивает руку и треплет Сару по волосам. – Ты у нас умничка.
– Вчера я мог бы покурить травку, но не стал, – говорю я, скрючившись перед тарелкой и глядя снизу вверх.
– Крэйг! – рявкает отец.
– Давайте не будем об этом, – говорит мама.
– Но вы должны знать, ведь это важно. Я провожу эксперименты над своим сознанием, проверяю, как оно реагирует.
– Ты понимаешь, о чем говоришь?
– Только не при сестре! – говорит мама. – Слушай, у нас тут с Джорданом такое приключилось!
Услышав свое имя, спаниель вбегает на кухню и занимает неизменный пост возле мамы.
– Сегодня я возила его к ветеринару.
– Значит, ты не ходила на работу?
– Угадал.
– Так вот почему ты сегодня готовила!
– Да, поэтому.
Я завидую маме. Завидую тому, как она управляется со своими делами. Я бы не смог взять выходной, отвезти собаку к ветеринару, а потом приготовить ужин. Для меня это просто уму непостижимо, я бы и треть этого не осилил. Как же я собираюсь управляться со своим собственным домом?
– И знаешь, что случилось у ветеринара?
– Просто с ума сойти! – говорит Сара.
– У него иногда судороги, вот я и отвезла его в очередной раз, – рассказывает мама. – Ты не поверишь, что сказал ветеринар!
– И что?
– В прошлый раз у Джордана брали кровь на анализ, и вот пришли результаты. Мы с Джорданом ждем в комнатушке, – вел он себя просто отлично, – выходит ветеринар с результатами и говорит: «Эти показатели несовместимы с жизнью».
Я смеюсь так, что еда на вилке трясется.
– Что это значит?
– Я так и спросила! Оказывается, уровень сахара в крови у собак должен быть от сорока до ста. Угадай, сколько у Джордана?
– Сколько?
– Девять.
– Ваф! – тявкает Джордан.
– Это еще не все, – со смехом продолжает мама. – Там есть еще один показатель, что-то связанное с соотношением энзимов, так вот он должен быть между десятью и тридцатью, а у нашего Джордана – сто восемьдесят!
– Хороший песик, – говорит отец.
– Ветеринар просто не знает, как к этому относиться. Он сказал продолжать давать ему пищевые добавки и витамины, но то, что он медицинский феномен, это точно.
Я смотрю на Джордана: вдавленная косматая мордочка, черный нос, большие темные глаза, похожие на мои. Лежит, опустив голову на пушистые передние лапки, пыхтит и пускает слюни.
– По всем показателям жить он не должен, но живет как ни в чем не бывало! – говорит мама.
Я снова смотрю на Джордана. О чем тебе переживать, приятель? У тебя есть отличное оправдание. У тебя плохая кровь. Наверное, тебе нравится жить на свете; по крайней мере, мне бы нравилось, будь я на твоем месте. Только и делаешь, что ешь и охраняешь маму. Вот житуха. Ни тебе тестов, ни тебе домашних заданий. И ты не должен ничего покупать.
– Крэйг?
Ты не должен жить, но живешь. Может, махнемся?
– Э… по-моему, это здорово.
– Это вообще замечательно, – подтверждает мама. – Эта собака живет одной милостью Господней!
Ну да, конечно, Бог. Как я мог о нем забыть?! Если верить маме, без него я не пойду на поправку. Но я уже давно понял, что Бог – никчемный мозгоправ. Он исповедует терапевтическую методику «ничего не надо делать». Ты рассказываешь ему о своих проблемах, а он тупо ничего не делает.
– Я все, – говорит Сара.
Она отставляет свою тарелку и выбегает из кухни, позвав за собой Джордана. Тот трусит за ней.
– Я тоже больше не могу, – говорю я.
Я осилил пять порций. Мой желудок урчит и быстро закрывается. Очень хорошая, совершенно безвредная еда, с ней у меня не будет никаких проблем. А вообще мне следовало бы съесть три тарелки такой еды! Я же растущий организм, у меня не должно быть проблем со сном, я должен заниматься спортом! Должен с девочками встречаться, искать себя в этом мире. Мне бы следовало вовсю есть, спать, пить, учиться, смотреть телик и быть нормальным.
– Съешь еще немножко, Крэйг, – говорит мама. – Я не заставляю, но ты должен поесть.
Она права. Я съем еще. Я разрезаю тыкву на улицы и авеню, накалываю большой кусок на вилку, отправляю в рот. Я тебя съем. Я жую тыкву, такую мягкую, податливую, так легко принимающую форму, идеально подходящую к моей глотке. Сладковатая. Теперь удержать. Тыква уже в желудке. Я обливаюсь потом. При родителях я потею еще сильнее. В моем желудке шесть порций еды. Он полон. Я смогу удержать в себе шесть порций. Я их не выброшу. Я не выкину еду, которую приготовила моя мама. Если собака может жить, значит, я могу есть. Я держу еду. Сжимаю кулаки. Напрягаю мышцы.
– Крэйг, что с тобой?
– Секундочку, – говорю я.
Я проиграл.
Сдерживая желудочные спазмы, я выбегаю из-за стола.
– Что ты пытался сделать, солдат?
– Я пытался поесть, сэр!
– Чем все закончилось?
– Я снова думал о всяком дерьме, сэр!
– О чем же ты думал, солдат?
– О том, что мамина собака хочет жить больше, чем я.
– Ты думаешь о враге, солдат?
– Не думаю, сэр.
– Ты знаешь хотя бы, кто твой враг?