На самом деле воскресенье.
– Больше ничего не нужно, лефтенант?
«Жизнь продолжается», – подумал Чарли, выуживая из кармана двадцатипятицентовик.
– Благодарю вас, сэр лефтенант. – Он, пошаркав ногами, откашлялся. – Там, за океаном, наверное, все просто ужасно, лефтенант?
– Что вы! – засмеялся Чарли. – Все там было о'кей!
– Как мне хотелось бы поехать туда, лефтенант! – Парнишка осклабился, демонстрируя свои острые, как у крысы, зубы. – Как все же чудесно быть настоящим героем, – сказал он, выходя из номера спиной вперед.
Чарли, глядя в окно, расстегнул гимнастерку. Через улицу с серыми квадратными высокими зданиями виднелись несколько колонн и крыша нового Пенсильванского вокзала, а там, дальше, за железнодорожными путями, расплывчато-неясное солнце садилось за холмистой кромкой земли по ту сторону Гудзона. Поезд подземки, визжа колесами, грохотал по пустынным вечерним воскресным улицам. Над головой – розовато-фиолетовое небо. Ветер, задувавший через щель приоткрытого окна, наполнил комнату угольным смрадом. Чарли, закрыв окно, пошел мыть лицо и руки. От мягкого махрового гостиничного полотенца исходил слабый приятный запах хлорки. Подойдя к зеркалу, причесался. Ну а теперь что?
Он расхаживал взад и вперед по комнате, теребя пальцами сигаретку, наблюдая из окна за тем, как быстро темнеет небо у него над головой. Вдруг раздался резкий звонок телефона. От неожиданности Чарли вздрогнул.
Он узнал вежливый, явно хмельной голос Олли Тейлора.
– Ты наверняка не знаешь, где здесь можно выпить! Может, придешь сюда, в клуб?
– Ну ты даешь! Очень верно поступил, Олли. А я тут как раз думаю, куда деваться в этом городе такому парню, как я?
– Ты и представить себе не можешь, как здесь все отвратительно, – продолжал Олли. – Сухой закон и все прочее – хуже и быть не может. Не под силу уразуметь даже самому дикому воображению. Заеду за тобой на такси.
– Договорились, Олли. Буду ждать в холле.
Чарли снова надел гимнастерку, отложил в сторону офицерскую портупею и, пригладив свой взъерошенные, песочного цвета волосы, спустился вниз, в холл. Сидя в глубоком кресле, он не спускал глаз с вращающихся дверей.
В холле было полно народу. Откуда-то из глубины сюда доносилась музыка. Он сидел, прислушиваясь к танцевальным мелодиям, разглядывал красивых девушек, входивших в отель с улицы, – лица у них слегка разрумянились от холодного, пощипывающего ветра, все в шубках, в шелковых чулочках и в туфельках на высоких каблуках. До него доносилось позвякивание дорогих украшений, шуршание модных тканей. Черт подери, до чего же приятно! Как здорово! Они проходили мимо него, оставляя за собой легкий шлейф пахучих ароматов, обдавая его теплом своих расстегнутых меховых манто. Он стал мысленно подсчитывать, сколько же у него денег. Банковский чек на три сотни баксов, которые он накопил из своей зарплаты, в бумажнике во внутреннем кармане четыре двадцатидолларовые бумажки с желтым брюшком, которые он выиграл в покер на пароходе, пара десяток, ну и еще какая-то мелочь. Нужно посмотреть. Он, засунув руку в карман, перебирал пальцами монетки, а они приятно позванивали.
Над ним склонилась красная физиономия Олли Тейлора, покачиваясь над воротником просторного пальто из верблюжьей шерсти.
– Боже мой, парень. На самом деле Нью-Йорк – в большой ж… представляешь, в знаменитом баре «Никер-боккер» наливают содовую с мороженым…
Когда они садились в машину, он дыхнул ему прямо в нос отборным крепким шотландским виски.
– Чарли, как ты помнишь, я обещал пригласить тебя на обед… Едем к старику Нэту Бентону.