В ответ она подробно рассказала ему о своем одиннадцатилетнем сыне Эдди.
Один раз он танцовал с Пиони, держась степенно, куда степенней, чем с миссис Булл. Но он украдкой следил за ней и раньше, когда она в своем веселом желтом шелковом платье с золотым пояском выделывала озорные фигуры, танцуя со всякими молодыми нахалами.
Кружа Пиони, он разговаривал с нею; но на этот раз он говорил с женщиной, а не отбывал светскую повинность.
— Почему вы убежали тогда после лекции?
— Не желаю, чтобы обо мне сплетничали.
— О нас сплетничали, вы хотите сказать?
— О, профессор Плениш!
— Для вас я не профессор Плениш. Я Гид.
— Гид! — Это было произнесено с насмешкой.
— Мы должны увидеться.
— Это очень трудно. Я бы с удовольствием, но за вами следят. Вы слишком популярны, Гид!
— Глупости! Просто я не женат. Вот что! Знаете скверик у вокзала, за линией? Туда никто из колледжа не заглядывает.
Она снова с насмешкой:
— Это там вы всегда назначаете свидания студенткам?
— Никаких свиданий я там не назначаю, и вы это отлично знаете.
— Почему же я знаю?
— Потому что я так говорю, а я никогда не лгу вам. Разве вы не чувствуете, что это правда? Разве вы не понимаете?
— Н-ну, может, и понимаю.
— Так вот, завтра в десять вечера приходите в этот сквер.
— Постараюсь.
— Я вам нравлюсь, мисс Джексон?
— Я пока не могу ответить на этот вопрос, профессор Плениш. Мне еще не ясно, как вы относитесь к золотому стандарту.
Они засмеялись. Смех был единственным подозрительным моментом этого безупречно чинного разговора, и профессор Плениш торопливо оглянулся — не смотрит ли Текла, ректор или миссис Булл. Но нет, никакая опасность пока не грозила.
С Теклой он танцевал только раз. Она томилась в кружке профессорских жен, пожилых дам, у которых на лицах застыла одинаковая напряженная, кислая улыбка.
— Как, по-твоему, бал, Гекла? — спросил он, сияя.
— Ничего, но мне не очень-то весело весь вечер подпирать стенку.
— Мы с тобой еще потанцуем, и я провожу тебя домой. А сейчас я тебе принесу земляничного морса. Я ведь знаю, как ты любишь земляничный морс.
Танцевать он ее больше не приглашал, но бутылку обещанного пойла принес и домой проводил. Он всегда оберегал себя от сплетен — а случалось, думал и о том, что нужно оберечь от сплетен ее, — и потому обычно не входил к ней в дом поздней, чем в час ужина. Когда она сказала: «Зайди, посиди немножко», — он пробормотал: «Не знаю, стоит ли. Нам нельзя забывать о твоей репутации».
Умно. Вполне по-профессорски.
Она прикрикнула: «Ничего. Зайди!»
В доме она положила ему руки на плечи и притянула к себе.
— У тебя сегодня что-то случилось, Гидеон?
— Ничего подобного!
— А то если… Гидеои, ты на меня даже не взглянул ни разу. Танцуя с тобой, я словно танцевала с чужим мужчиной — и притом с мужчиной, которому я не особенно нравлюсь. Милый, это очень больно, когда близкий человек вдруг прямо в твоих объятиях становится чужим, совсем по-другому касается тебя и двигается. Я сразу заметила, что ты чем-то отвлечен, и мне вдруг стало страшно.
— Ах, тебе просто показалось…
— Зачем ты пытаешься лгать мне? Я ведь всегда знаю правду. Даже профессорам и проповедникам не следует лгать, если они не умеют… 1 ак она тебе очень нравится? Говори, очень?
Он замер от ужаса.
— Я это видела. Гидеон, она по крайней мере на десять лет старше тебя. Если не больше.
— Она красива, это верно, но, Гидеон, нельзя забывать и того, что миссис Булл — жена ректора…
Его охватил буйный приступ веселья, он поцеловал ее почти с братской нежностью.