— Ну разве не красота? — проворковала Пиони.
— М-м.
— Как он нам пригодится, когда ты будешь сенатором от Айовы!
— Радость моя, а не подождать ли, пока я в самом деле стану сенатором?
— Ему, наверно, тысяча лет-ну, может быть, сто, — и он раньше стоил полторы тысячи долларов, а сейчас его отдают за триста.
— Радость моя, клянусь богом, у нас нет трехсот долларов, и долгов не меньше, чем на двести… я, право, не знаю… так не хотелось бы еще набирать в долг.
— Но сейчас нужно внести только двадцать пять долларов, а ему цена не меньше пятисот. Мне продавщица сказала. В этом ковре есть шик. Неужели он тебе не нравится?
— Да нет, очень нравится, но совершенно невозможно…
Когда они подъезжали к ресторану Эплтона, китайский ковер покоился на дне машины.
Они отпраздновали покупку не пивом, а старомодными коктейлями, и за ужином, удовлетворенно поглядывая на маринованную дынную корку, маслины, ореховый торт и прочие деликатесы — символы богатства, светской жизни и тонкого вкуса, — Пиони сказала:
— Ты не забудь, папа совершенно не выносит долгов. Если мы запутаемся, до тысячи он нам, безусловно, даст, чтобы мы могли расплатиться, а к тому времени ты и сам, может быть, будешь загребать побольше. Ах, да, у меня для тебя есть еще один сюрприз, не хуже китайского ковра.
Декан испуганно пискнул:
— Еще триста долларов?
— Ни цента, милый. Даю тебе честное слово. Я прекрасно тебя понимаю. Я ненавижу тратить деньги и ненавижу влезать в долги, ненавижу. Я просто люблю, чтобы у меня были всякие вещи, понимаешь?
— Да, — сказал декан и добавил: — Ну что ж…
У обоих отлегло от сердца.
— А дело вот в чем, Гидеон. Мы столько говорили о том, что тебе нужно продвигаться и занять в жизни достойное место, так теперь пора действовать. Сейчас только что ушел в отставку председатель Цензурного комитета, и на его должность кого-то нужно найти. А знаешь, какой этот комитет влиятельный! Официально он как будто нигде не числится, но его боятся правления всех кино и библиотек в округе. Так что сегодня мы побываем у миссис Уильям Басвуд, а там, глядишь, мой муженек станет председателем комитета.
— Миссис Уильям?..
— Это вдова одной фабрики зубоврачебных инструментов, живет здесь, в Мэйбл-Гроуве. Посмотреть на нее — мраморная статуя, а на самом деле ой-ой. Нравственна до того, что готова кошек обрядить в трусики. Ты смотри, будь умником, веди себя, как будто ты основатель ХАМЛ.
Мэйбл-Гроув, как часто бывает на Среднем Западе, из придорожной деревушки сразу превратился в небольшой город, не успев задержаться на промежуточной стадии дачного поселка. Там были асфальтированные тротуары, семиэтажное здание, занятое конторами и принадлежащее банку, и десятка полтора неказистых доходных домов. Позже, к 1940 году, городу предстояло обогатиться еще радиостанцией, баром с никелированной стойкой, общественным бассейном для плавания и всем известным, но не подлежащим оглашению скандалом, героем коего был школьный учитель. В общем, этот город — живое доказательство того, что прерии за восемьдесят лет могут шагнуть дальше, чем Европа — за восемьсот.
Миссис Басвуд по ее характеру пристал бы коттедж, утонувший в кустах сирени, но жила она в тесной квартирке с электрическим камином и портретами Мэри Бейкер Эдди, Тенесси Клафлин и миссис Хэтти Грин. У нее было радио — новинка для 1926 года, но торс ее, усыпанный стеклярусом, чтобы замаскировать проклятие пола, поскрипывал вполне старомодно.
— Ах, доктор Плениш, я так рада, что вы заинтересовались нашей борьбой за исправление нравов, вы и ваша милая жена, я вас познакомлю с мистером Педерсоном, знаете — его преподобие Чонси Педерсон, пастор лютеранской церкви, она раньше называлась норвежской церковью, но теперь она в ведении английских лютеран.