Так он провел всю ночь, и все опять повторилось в другой и третий раз. К концу третьей ночи, как только он закончил молитву и посоветовал Мисаилу продолжать учить христиан, то пропал из виду. Видимо, это был Ангел Божий или святой. С того времени Мисаил начал обучать желающих «умиленной» молитве, и по вечерам все собирались в разных домах и молились.
У Мисаила была дочь. Истинное чадо своего отца, она унаследовала от него все его добродетели, особое призвание к духовной жизни и была усердна к умной молитве. Мало-помалу она стала собирать разных женщин, учить и наставлять их, и они вместе упражнялись в «умиленной» молитве. Так возникло две группы. Мисаил с мужчинами молился в одной комнате, а его дочь с женщинами – в другой.
Когда девушке исполнилось 18–20 лет, она сильно заболела. Все жители деревни, а особенно женщины, беспокоились. Если с ней что-нибудь случится, они лишатся своего единственного утешения. Все стали молиться, просили Бога днем и ночью, чтобы Он ее исцелил. Ведь для них она была тем человеком, который наставлял их, соединял с Богом. Однако девушке становилось все хуже.
Отчаявшись, они обратились к Мисаилу и просили его помолиться о дочери, зная силу его молитвы и дерзновение, какое он имел к Богу.
– Просим тебя, – говорили они, – помолись Богу о ее выздоровлении. Мы не просим тебя молиться о ней как о дочери, но помолись ради нас. Если мы лишимся ее, потеряем эту единственную нашу помощь и опору, то впадем в отчаяние.
Мисаил сначала не хотел и слушать их, дабы никто не подумал, что он сильно привязан к своей дочери. Его ум был устремлен только к Богу, и в своем сердце он одинаково любил всех людей. Но к настойчивым просьбам женщин все же склонилось его сердце. Итак, по обычаю, в четверг утром, он поднялся на гору, чтобы молиться там до рассвета.
Преклонив колена, Мисаил простер к небу руки и начал молиться. Охваченный Божественной любовью, он пребывал в молитве от «стражи утренней до ночи». Он помолился и о своей дочери не потому, что переживал за нее как отец, но поскольку ему сказали, что она является утверждением и утешением христиан.
Неожиданно он, погруженный в молитву, оторвавшийся от всего земного и вознесшийся душой к небесам, услышал внутри себя тихий Божественный голос:
– Можешь поручиться за свою дочь?
– Нет, Господи, не могу. Я – грешный и знаю непостоянство людей. Сегодня моя дочь творит Твою волю.
Но завтра что? Как мне поручиться? Да будет воля Твоя. Божие посещение его успокоило, и он с еще большим усердием продолжил молитву. К вечеру к нему пришел сосед и известил его о том, что дочь его умерла и ему следует поспешить к ее погребению.
Мисаил принял весть со спокойствием и некоторым облегчением. Он имел твердую веру в Бога и в воскресение мертвых и не позволил себе плакать о временной разлуке с дочерью. Его радость о ее спасении, что чудесным образом открыл ему Господь, превосходила и саму печаль о ее смерти. И, сотворив благодарственную молитву Богу, он отправился в деревню.
Таким был Мисаил. Отец Иероним, очень любивший его, время от времени нам рассказывал о нем. «Таких людей теперь не найдешь,– говорил старец,– он был вторым аввой Исааком».
Мисаил был немногословен, кроток, любил молчание и имел глубокое чувство своей греховности. Он никому не позволял превозносить себя. И если кто решался похвалить его, то Мисаил мог уже больше с ним никогда не заговорить.
Отец Иоанн
В одной из церквей села служил батюшка по имени Иоанн. Он был главой семьи и ежедневно работал в поле, а по воскресным и праздничным дням служил в церкви. Был он очень смиренный, простой и даже неряшливый. Если встретишь его на дороге, то и не заметишь. Если же узнаешь его близко, то откроется человек с редкими духовными добродетелями. Особенно выделял его дар молитвы.
Об этом отце Иоанне старец Иероним нам рассказывал удивительные вещи, которые можно было найти лишь у древних подвижников с пламенной верой.
Вот каким его знали в Гельвери: когда он служил Литургию, то всегда сильно плакал, вздыхал и часто не мог сдержать рыданий. Столько у него было веры, и так глубоко он чувствовал таинство Божественной Евхаристии. Когда же подходило время освящения Честных Даров, его умиление возрастало до предела. Клиросные заканчивали петь «Тебе поем…», причем пели как можно более протяжно, и слышали в алтаре молитвы и вздохи священника. Они начинали петь заново «Тебе поем…».
Часто им приходилось повторять это пять-шесть раз, пока отец Иоанн не заканчивал освящение даров и не произносил: «Изрядно о Пресвятей…». Когда же задержка перед «Изрядно» повторилась несколько воскресных служб, певчие стали недоумевать. Они не знали, что делать. Не могли они в этот момент ни спеть что-нибудь другое, ни сделать замечание батюшке, поскольку любили и почитали его. Но однажды о своем недоумении они все же рассказали церковным старостам.
– Батюшка очень затягивает молитву на освящении Честных Даров, и мы не знаем, что нам делать. Мы поем снова и снова «Тебе поем…», так как мы не знаем, что происходит. Как же нам быть? Не попросите ли вы его не затягивать службу в этот момент?
Старосты передали просьбу певчих священнику. Он же ответил:
– Как же мне не затягивать? Это не от меня зависит.
Как только я начинаю читать молитву, престол окружается Божественным огнем, доходящим до 2–3 метров высоты. И я не могу приблизиться. Тогда я падаю на землю и молюсь, до тех пор, пока Господь не удалит этот Божественный огонь или не разделит его надвое, и только тогда я подхожу и продолжаю молитву.
Певчие, услышав такой ответ, подивились святости их батюшки и больше не дерзали ему докучать. Они продолжали петь, как могли более протяжно «Тебе поем…».
И повторяли это столько раз, сколько нужно было для окончания молитвы, стараясь почувствовать некоторое сокрушение с мыслью о том, что происходило в алтаре.
Отец Иоанн был известен своей святостью. В его церкви собиралось множество людей. Часто приходили христиане из соседних деревень, чтобы присутствовать на его службе. Были случаи, когда в его церкви собиралось более тысячи человек! Все чувствовали умиление и плакали. Нередко после святой Литургии можно было увидеть пол церкви влажным от слез.
Чтобы проникнуть глубже в ту духовную атмосферу, царившую в Гельвери, приведем слова самого старца Иеронима о людях того времени:
«Люди на моей родине были ревностны ко всему Божественному. Они были чисты и очень благочестивы, имели страх Божий и большую любовь к Богу. Во время бдений пол омачивался слезами. Мы, дети, имели благочестие, любовь, послушание к родителям и почтение к чужим. В школе нас учили прежде всего благочестию и любви к Богу и родине, а затем – грамоте. Наши православные праздники были великолепны. И все мы спрашивали, когда же они наступят.
Я их очень любил, благоговея перед всем Божественным с малых лет. Когда мы переехали в Грецию, после обмена населением, то были сильно смущены. Мы думали, что в этой стране живут только христиане. А люди здесь богохульствуют, поют мирские песни, одеваются непристойно, не постятся и не ходят в церковь. Увы,– говорили мы,– куда мы попали!? Если бы это было возможно, мы бы тотчас сели на корабль и вернулись бы обратно, на Восток. Там наши села были, как монастыри. Все постились, молились и ходили в церкви. Юноши на полях, а девицы но домам, работая, напевали псалмы, а не пошлые песни, как здесь. Там и не увидеть женщины с непокрытой головой и с короткими рукавами. Здесь же все по-другому. А со временем становится все хуже»…
Благочестивое воспитание
Так жили в Гельвери в то время, когда родился старец Иероним. Его родители, Анестис и Елисавета, были очень благочестивы. У них было шестеро детей: Иоанн, Варвара, Деспина, Василий (о. Иероним), Александр и Ольга. Его отец был гончаром. В работе отцу помогали дети, особенно старший – Иоанн. Гончарное дело является традиционным ремеслом. Глиняные изделия Гельвери славились своей красотой, и их покупали турки и греки.