– Да уж, да уж, – согласился король. – Куда уж больше. Молодец. Палач, а вывёртываешься не хуже законника. Я не я, и лошадь не моя. Просто прекрасно. Ты же понимаешь, что Нас, как короля, интересует не общее рассуждение, а частное, но увиливаешь. Ну что ж, ладно. На этом нашу дискуссию… И не смотри на неё! Мы видим тебя насквозь, имей в виду. Мы хорошо представляем себе, что ты скажешь, если Мы спросим, кому, в таком случае, хорошо известны обстоятельства дела. Ей Мы тоже сейчас дадим слово. Но! Это будет последнее слово. Как тому и надлежит быть по закону. И у Нас будут условия. Во-первых, слово будет именно последним. Никаких обсуждений ни с чьей стороны, даже с Нашей. Сказала и достойно ушла из этого мира. Во-вторых, это не будет заявлением о невиновности. Мы не желаем слышать ничего такого, что уронит её честь в наших глазах. Ещё ниже, Мы имеем в виду. Государственная измена уже достаточно низкое дело, не нужно усугублять его лживой попыткой напоследок отомстить, бросив тень на Наш суд. Тем более, что в эту ложь никто не поверит. – Он обвёл публику пристальным взглядом. – Так что ты, француз, будешь стоять наготове. И, приступишь к своему делу, как только она закончит – или как только она начнёт говорить что-то о своей невиновности. Мы надеемся, тут для тебя нет ничего неясного и сомнительного, в отличие от Нашей юриспруденции?
– Нет, Ваше Величество, я всё понял. Слушаю и повинуюсь.
– Однако, – вдруг вспомнил король, – у Нас с тобой осталась ещё одна неоконченная тема для учёной дискуссии, ха-ха. Не думай, что Мы забыли о ней и дадим повод слухам о том, что Мы не могли выиграть спор у палача и потому предпочли его прекратить. Другая тема, не об ошибках судопроизводства, та дискуссия, Мы очень надеемся, окончена. – Он злобно улыбнулся бывшей супруге, которая при этих словах слегка пошатнулась. Как он и говорил, дискуссия, в которой она не могла участвовать, так как понимала, что говорить ей не дадут, не давалась ей легко. – Но ты что-то говорил про какие-то отложенные аргументы?