— Если не заткнешься — убью!
Жилло тотчас же замолк.
«Значит, он меня убивать не хочет. Но что же он собирается сделать?» — подумал лакей.
— Так вот, — заговорил Жиль. — Я тебя буду судить по совести. Стало быть, проявлю снисхождение, если ты его заслуживаешь. Отвечай мне как на духу.
— Конечно, дядюшка! Обещаю!
Жилло с беспокойством поглядывал на нож, а старик продолжал.
— Значит, ты проследил за каретой и узнал, куда монсеньер увез пленниц?
— Да, дядюшка.
— Тебя кто-нибудь видел?
— Кажется, господин д'Аспремон меня заметил, но, по-моему, не узнал…
— А зачем ты потащился за каретой?
— Просто так, посмотреть хотел…
— Вот и увидел то, что не положено…
— Ах, дядюшка, я так раскаиваюсь!
— А какой черт толкнул тебя на то, чтобы рассказать об этих дамах Пардальянам?
— Не черт, а страх… я боялся за свои уши!
— Жалкий трус! Уши хотел спасти! А я ведь был готов пожертвовать всем своим состоянием, хотя для меня с деньгами расстаться — страшнее смерти. Да знаешь ли ты, какую беду накликал на нашего дорогого хозяина?
— Пощадите! Простите!
— А что со мной теперь будет? Как я посмотрю в глаза монсеньеру?
Старый Жиль сокрушался вполне искренне. Он обхватил голову руками и мучился вопросом: что страшней — смерть или гнев маршала. Однако интендант сообразил, что есть свидетель его героического поведения — Жилло; значит, Жилло надо сберечь.
— Слушай же! — заговорил старик. — Я сохраню тебе жизнь, а монсеньер поступит с тобой, как захочет. Но я должен наказать тебя за трусость и предательство; ты обесчестил нашу семью… Не говорю уже о пропавших деньгах…
— Не я это! Не я! — завопил Жилло.
— Не говорю уже о том, — продолжал невозмутимый интендант, — что ты попытался ограбить меня. Лучше бы ты меня кинжалом пронзил, а к деньгам не притрагивался… Но я прощаю тебе это гнусное преступление. Ну а монсеньер тебя выслушает и решит, как с тобой поступить. Однако ты расскажешь ему всю правду!
— Клянусь небом!
— Хорошо. В таком случае я тебя покараю за тот ущерб, что ты нанес мне: ведь из-за твоего предательства монсеньер может и меня выгнать. Тебе за твой грех и наказание: ты предал и дядю, и хозяина, пытаясь спасти свои уши, так я тебе их и отрежу!
— Нет!.. Пощадите! — взвыл Жилло.
Жиль спокойно встал, опробовал на ногте, хорошо ли наточен нож, и подошел к племяннику. Смертельно бледный Жилло попытался еще поторговаться:
— Может, дядюшка, одно ухо оставите?
Но не успел он кончить фразу, как старик схватил его за правое ухо и отсек его одним ударом ножа. Жилло закричал, а ухо упало на землю.
— Одно… одно оставьте, — вопил Жилло, не помня себя от боли и страха.
Потом несчастный племянник потерял сознание. Дядя же хладнокровно перешел ко второму уху, и через секунду левое ухо оказалось на полу рядом с правым.
«От судьбы не уйдешь» — считают фаталисты. Рано или поздно Жилло, видимо, должен был лишиться своих обширных ушей, которыми щедро украсила его судьба.
Выполнив свою задачу, старик довольно улыбнулся, но, увидев бесчувственного, залитого кровью племянника, забеспокоился:
— Не дай Бог этот болван умрет! Кто же тогда объяснит все маршалу?
Жиль кинулся в буфетную, принес воды, вина с сахаром, сердечные капли, бинты. Он промыл раны племяннику, смочил их вином, надежно перевязал и влил Жилло в глотку сердечные капли.