Сядь уже.
Садиться не хотелось — Рамиро знал, что если усядется, то непременно начнет засыпать, а хорошо бы еще до ужина прочитать все те бумаги, которые принес Амистад де Моралес, и что-то придумать с этими налогами на ввоз итальянских тканей, потому что завтра совет будет это обсуждать, и неизвестно, явится ли отец. Заседание совета назначено на девять утра, сразу после молитвы и завтрака. А если учитывать то, что сегодня в замке праздник, то отец может и не прийти.
— Я лучше постою. — Рамиро прошелся из угла в угол, посмотрел немного, как ветерок колышет занавеску, и отвернулся.
— Когда отплываем?
— Послезавтра. И, если ветер будет попутным и Господь нам поможет, доберемся быстро.
— Я бы надеялся скорее на ветер, чем на Господа, — хмыкнул Лоренсо.
Ах да. Мартовский кот, сквернослов и безбожник.
— Кардинал тебя однажды отлучит.
— Не отлучит, пока я хожу у тебя в любимчиках.
— Тогда, конечно, никогда.
— Вот и я о том же говорю. — Лоренсо прицелился и цапнул персик.
«Он ведет себя как мальчишка, — подумал Рамиро, — хотя он старше. Он ведет себя так, чтобы я чувствовал себя… живее. Чтобы улыбался чаще. Чтобы хоть иногда забывал, где я и на каком месте стою».
Такие места, говорил иногда кардинал де Пенья, назначаются свыше. Если уж родился и оказался так высоко, что орлы боятся залетать, — терпи и делай то, что должен. Ты себе не принадлежишь, ты принадлежишь другим.
— Так, мы едем во Флоренцию. Хорошо. Прекрасные флорентийки будоражат воображение. Ты же еще там не бывал и их не видел, — продолжал Лоренсо.
— А ты бывал?
— С твоим отцом, однажды. Несколько лет назад. Помнишь?
— Нет.
— Ах да, ты тогда находился в Испании. Прекрасные каталонки…
— У тебя все женщины прекрасны.
— Да, — согласился Лоренсо, — все прекрасны. А разве нет?
— Да.
— Вот Леокадия…
— Не говори мне о Леокадии, — поморщился Рамиро.
— Она-то о тебе говорит.
— Мы поссорились.
— Опять? На сей раз из-за чего?
— Она не хочет, чтобы я ехал.
— Предчувствия? Страшные сны? Бродячая цыганка нагадала?
— Всего лишь желание обо мне позаботиться.
— Она твоя сестра, мой друг Рамиро. Конечно, она о тебе заботится.
— Конечно, — сказал Рамиро, — заботится.
Он прошел к письменному столу, снял сюртук, расстегнул жилет и сел. Перья наточены, бумаги громоздятся растрепанной кучей, и пальцы синие от чернил. Красота. Эдем.
— А я бы на твоем месте почаще заходил к Леокадии, — заметил Лоренсо, жуя персик. — И смотрелся в ее дорогие, очень дорогие зеркала. Чтобы ужаснуться и понять, что спать иногда нужно. Ты сейчас выглядишь на все сорок.
— Не преувеличивай, — нахмурился Рамиро и уставился на листок, исписанный мелким почерком в замысловатых завитушках. Вот же пишет секретарь де Моралеса! Отвратительно пишет. С ходу не разберешь. Рамиро придвинул поближе пятисвечный канделябр, капнул на руку горячим воском и зашипел.
— Я не преувеличиваю. Я тоже о тебе забочусь. Хоть ты и не мой брат.
— Иногда я об этом жалею, — буркнул Рамиро, вчитываясь в законопроект.
— Почему? — жизнерадостно вопросил Лоренсо.
— Я бы тогда с тобой в детстве дрался. И сейчас подраться бы мог. На родственных правах. А так… Негоже бить собственного начальника стражи.