– Правда спер?
– Нет, конечно. Мы даже ей показали ту фуражку – не верит, говорит, подменили. Что интересно, родители больше поверят ей, так как она старше нас. А у тебя как?
– Отсмотрела паранойю братца. С двух кубов наркоты он просто кидается на всех с гантелей, а с трех – сносит дверь легким движением руки. Изящно, я б сказала, просто закачаешься. До сих пор удивляюсь, почему он стал наркоманом, а не алкашом, как все родственники.
– Не все. Ты на их фоне…
– Урод в семье со своей непереносимостью алкоголя, – привычно закончила Катя. – А еще мы все уже трое суток смотрим сны про обрушения и землетрясения, потому что у соседей сверху ремонт. У них еще ремонтная бригада топочет. Звучит так, будто к бегемотам пришли носороги и устроили дискотеку.
– Подкинь им листик с угрозой навести порчу, если шум не прекратится.
– Уже. Не испугались. Надо им в почтовый ящик опарышей подкинуть.
– Жестоко.
– Или взять ртуть у твоего Стаса? – усмехнулась Катя.
– Лучше забери нашу бабулю. Можно по кусочкам. Я помогу и приплачу.
– Давай придумаем, что еще можно с ними сделать. Что-то в рамках закона.
– Это сложнее, – вздохнула Лида. Затем кое-что пришло ей в голову: – Натрави брата, раз у него паранойя. Ему ж пофигу, кого бить.
– Он никого не слушает. Не в состоянии.
– Может, это с твоими словами что-то случилось, и они не доходят до него?
– Не… Ты же понимаешь? И все остальные меня тоже понимают. Значит, дело в нем. Возвращаемся к соседям.
– Подари им банку маринованных поганок.
– В рамках закона же…
– Запенить дверь монтажной пеной, да и денег стоит.
– Не совсем законно.
– Последняя идея. У вас окна выходят с ними на одну сторону? Отлично. Берешь швабру и ночью разбиваешь им окно шваброй. Никаких свидетелей, орудие стоит дома и дальше.
– А это мысль! Спасибо.
Звонок на урок возвестил о начале химии, которую обычно называли «хихимия» из-за веселого характера учителя. Лидия любила химию, Катя же предпочитала уроки английского, неплохо ей дававшегося.
Время идти домой настало как всегда слишком рано. Как обычно, они отправились в Тайный Дом, как Лидия называла дом неподалеку от школы, возле которого можно было наблюдать чужие тайны. Кто-то из учеников рвал дневник и жег страницы, одолжив зажигалку у курящих здесь тайком, парочки от шестого по одиннадцатый класс обжимались возле каждого подъезда (в среднем, две штуки на один подъезд), еще кто-то с большой долей вероятности устраивал мордобой с кем-нибудь. В некоей мере это был филиал школы. Сходство усугублялось тем, что ни здесь, ни в школе никто не занимался учебой. Сорок четвертая школа вообще слыла не самой благополучной.
Каждый день Катя и Лидия ходили делать уроки на чердак второго справа подъезда. Там было намного тише и спокойнее, чем дома, да и меблировка получше. Свет там с боем пробивался через запыленное окошко, пауки повсюду расположили свои аванпосты, обещающие смерть случайной мухе, доски поскрипывали сами собой, даже если никто не наступал на них. На счастье визитеров, на чердаке имелось несколько очень старых стульев, а не картонных коробок, набитых хламом, как дома. Вместо стола на чердаке был лишь верх картонной коробки, который можно было положить на колени.
Лида поставила учебник на подоконник, положила на колени картонку, на нее – тетрадь, и приготовилась вникать в таинства химии. Из-под подкладки в сумке она достала карандаш. Длинный. Новый. Дома такие были под запретом – каждый карандаш Аркадий лично разрубал на три части. Чтобы в пылу ссор никто никого не заколол. Ручки покупались только толстые – с той же целью. По той же причине в доме не было металлических ножей, вилок, а также бьющейся посуды. Лидия осмотрела карандаш. Деревяшка длиной в 17 сантиметров – символ неповиновения обезумевшим родственникам.
Что ее держало дома? Здравый смысл.
Идти в детдом или обращаться в органы опеки Лидия не могла бы при всем желании: Эльвира и Аркадий старательно кормят детей, иногда даже насильно, дают им карманные деньги, заботятся об их благополучии – даже балкон заколотили, чтобы никто никого не выбросил оттуда, а заодно и сам не выбросился.
* * *
Стас в тот день выбился из колеи обыденности: его позвал домой один из друзей, чтобы рассчитаться по поводу карточных долгов. Стас впервые в жизни увидел нормальную квартиру. Без шести холодильников, с телевизором (Стас таких аппаратов никогда не видел вживую, только на картинках). Но ему не стало завидно. Ведь он как будто попал на экскурсию в другой мир. Есть ли смысл завидовать тому, чего у тебя гарантированно не было и не будет?
* * *
Эльвире пришлось в очередной раз вытерпеть раздражающие вопросы практикантов:
– Вы работаете здесь почти тридцать лет?! И ни разу не хотели уйти?
– Да, я здесь почти тридцать лет. Нет, уходить я не хочу. Меня все устраивает.
– И все время на одной должности?
– Да, все время, – терпеливо отвечала она.
Должность, пусть и невысокая, действительно ее устраивала. Человеком она была тихим, место свое знала и больше всего на свете не хотела высовываться.
Аркадий в бухгалтерии сидел также тихо, как Эльвира на своем заводе, и закончил день вполне стандартно.
Унылые от неотвратимости возвращения домой, представители младшего поколения Смолиных увидели друг друга уже возле подъезда. Диана попыталась мягко отстранить копавшегося в сумке Стаса, с тем, чтобы открыть дверь самой.
– Пошла ты, слышь, а?! – огрызнулся он. За что и получил удар по почкам.
Подошедшая Лидия благоразумно не вмешивалась. Ей хватит и шрама на бицепсе, полученного еще во младенчестве, когда Диана, уставшая от ее воплей, попыталась разрезать ее и посмотреть, что там испортилось. Наконец, Стас нашел ключ и открыл дверь. Сам он проскочил первым и побежал по лестнице. Неужели он так торопился домой?! Ответ оказался много проще: поднявшись на пролет, он швырнул в Диану каким-то учебником. Все равно для иных целей он их не использовал. Старшая сестра пришла в бешенство, догнала брата и приложила его головой о подоконник.
А дома все вновь пошло своим чередом.
Стас как всегда бестолково слонялся по квартире, Диана развешивала по комнате схемы анатомии человека. Лидия, также мечтавшая связать жизнь с медициной, была вынуждена делать вид, будто занята уроками, но находила выход из положения: она вкладывала справочник в какой-нибудь учебник. Со стороны смотрелось так, будто она в поте лица штудирует какой-нибудь школьный предмет, а на деле упивалась симптоматикой сибирской язвы. Раздел токсикологии был уже заучен почти наизусть, особенно ее прельщали отравления тяжелыми металлами.
Бабушка, будучи эталоном бодрости, страшным голосом верещала и требовала найти ключ от третьей комнаты, куда обычно запрещалось ходить. Однако раз в месяц устраивались «экскурсии» в эту комнату, служившую музеем умершего мужа бабушки. На кровати – его разбросанные вещи, которые никто не трогал с того дня, как он скончался от очередного припадка бешенства (несомненно припадок был вызван неумеренным смотрением в телевизор, но никак не цистернами водки, которые он годами в себя вливал); в шкафах – его одежда, на полу – выпавший из покосившегося шкафа томик воспоминаний маршала Жукова. В этот раз экскурсия предполагалась этим вечером, но ключ от комнаты куда-то задевался. Музей был единственным помещением без смотрового окошка в двери, через которое снаружи можно было увидеть все, что происходит в комнате.
Аркадий вернулся традиционно раньше супруги, взгромоздился на стол, служащий «лежбищем» Лидии по ночам, отвернулся к стене и принялся читать объявления о продаже подержанных автомобилей. Денег на машину и даже на мопед у него не было, но ему нравился сам процесс изучения объявлений.