До знакомой гостиницы было два шага в почти что прямом смысле этого слова. Конечно, Лида с удовольствием ещё прогулялась бы по ночному Питеру, но в гостинице надо было появиться, а потом, от тепла, уюта и духоты, выходить больше не захотелось. Лида приняла с дороги душ, расчесала тяжёлой деревянной расчёской свои густые тёмно-каштановые волосы, натянула любимую ночную рубашку с надписью «Sleepless in Seattle» в честь известного фильма и, уютно устроившись на мягкой кровати одноместного номера, уснула.
IIСледующим утром было воскресенье, и Лида, проснувшись без будильника в полвосьмого, всерьёз задумалась над тем, чтобы пойти в какую-нибудь маленькую церковку: ей давно хотелось посмотреть, что представляет собой православное богослужение. Но пока оделась и вышла, раздумала: зачем тратить световой день на праздное любопытство, когда можно всласть нагуляться по городу, да ещё с фотоаппаратом?
Ноги сами привели девушку к прекраснейшему Спасу-на-Крови. Его она любила страстно, почти до экстаза, поэтому нафотографировала вдосталь со всех сторон. Почему на календарях и открытках так любят ракурс с канала Грибоедова? Со стороны Михайловского сада, когда выходишь – и собор поднимается перед тобой во всём великолепии – выглядит гораздо поэтичнее. А на маленькой площади возле храма копошится народ, играет музыка – чистейшей воды местный Арбат! Лиде вдруг захотелось танцевать и целоваться. Первого – слегка, от радости и от ощущения простора и музыки, второго – взахлёб, до изнеможения, а может быть даже со всеми вытекающими, но ни к чему не обязывающими последствиями. Девушка огляделась в поисках подходящей жертвы, но никого стóящего не нашла и пошла дальше куда глаза глядят.
Очнулась только у Петропавловского собора. Много же она прошла! А ноги совсем не чувствуют усталости. Ещё хоть столько же сможет пройти, если не больше.
Жёлтая стрела Петропавловки улетала ввысь, как будто хотела проткнуть облако и посмотреть на город со своей головокружительной высоты. От этих стен веяло добрым, солнечным уютом – жёлтым посреди серого Петербурга и совершенно в тон этой осени.
– Молодой человек, – обратилась Лида, невзначай поймав за рукав какого-то долговязого юношу едва ли старше её, – можно Вас попросить меня сфотографировать?
Незнакомец покорно взял в руки тяжёлую Лидину «мыльницу», долго примеривался, отдавал дельные и чёткие, почти профессиональные команды, как девушке нагнуть голову или повернуться, и наконец щёлкнул затвором. Лида посмотрела превью на заднем экранчике и осталась очень довольна результатом.
– Ты профессиональный фотограф? – поинтересовалась она бесцеремонно, сразу переходя на «ты».
– Нет. Скорее, заядлый любитель. А Вы впервые в нашем городе? – эту штампованную фразу мальчик произнёс не заучено, а как-то очень естественно и просто.
– Да, – соврала Лида. – Вот смотрю, изучаю Санкт-Петербург… Где тут у вас лучше всего пофотографироваться?
– Езжайте в Павловск. Там знатные виды. Лес, дворец…
– Но мне понадобится хороший фотограф, – откликнулась девушка с невинно-кокетливым два в одном видом. – Какие у тебя планы на завтра?
От такого напора юноша как-то даже опешил. Отшить её сразу, сочтя, что это местная девица лёгкого поведения пытается склеить себе мальчика на ночь? Невежливо. А вдруг человек и правда хочет пофотографироваться, просто плохо воспитан, вот и выражает своё желание подобным образом?
– Завтра праздник в лавре. Я пою. Устану, наверное. А впрочем, потом можно. После обеда. Часа в три.
– Так ты певчий? А что за праздник? – задала Лида два вопроса сразу.
– Александр Невский. Престольный праздник в лавре и большое торжество в городе. Да, я пою на клиросе. Обычно – у себя, в церкви при нашей семинарии, но завтра, по случаю праздника – в самой лавре.
Пока он говорил, Лида приглядывалась к нему. Выше её, высокой и любящей каблуки. Почти два метра ростом. Простое лицо почти мертвенной бледности, узкое, из-за огромных глаз, пухлых губ и чуть вздёрнутого носа кажущееся почти детским. Но глаза, светло и блёкло-серые, тем не менее, не кажутся пустыми, а наоборот, ясны какой-то внутренней взрослой мудростью. «На таком детском лице – такие непростые, серьёзные глаза», – подумала Лида с интересом. Взгляд прямой, уверенный и открытый. Слишком тяжёлые для такого лица брови, тёмные и густые. А ресницы длинные и светлые, как у лошади. Пухлые обветренные и от этого обкусанные губы. Над ними – бледный едва пробивающийся пушок. Волосы совсем соломенного цвета, кажется, очень тонкие, от природы в мелкую кудряшку и непослушные, но собранные в тугой коротенький хвост, перехваченный обычной канцелярской резинкой.
«Вот, значит, какого спутника посылает мне судьба на этот отрезок пути» – думала Лида. Она привыкла везде, где бы ни была, находить себе объект для лёгкой влюблённости, которая испарится, как только девушка переступит порог своей квартиры. Иначе было неинтересно.
Семинарист, значит. Экзотично, заманчиво. Семинаристов в её коллекции ещё не было. Несимпатичный? Это понятие относительное. Ко всему можно привыкнуть. Да и потом, ну не жить же ей с ним! Так, на недельку или полторы, пока она в Питере… Чтобы не дохнуть со скуки, когда достопримечательности закончатся.
Только тут девушка обратила внимание, что они так и держат фотоаппарат с разных сторон. Как будто невзначай скользнула по корпусу пальцами и слегка коснулась руки мальчика. Он дёрнулся, как от ожога, так что фотоаппарат едва не полетел на брусчатку Петропавловской крепости. Лида еле поймала его и повесила себе на шею.
Подумаешь, недотрога какой! Ведь не маленький! Семинаристам не положено? Глупости. Семинаристы – тоже люди, и физиологические процессы у них работают, как у всех. А религия не должна калечить человеческую природу. Так что всё нормально. Простят. Поймут.
Как бы его задержать? Лида медленно двинулась в сторону Троицкого моста, продолжая задавать вопросы, и юноше ничего не оставалось как пойти с ней.
По дороге Лида выяснила, что зовут семинариста Сашей (завтра именины, стало быть), что лет ему всего девятнадцать (а выглядит, если не считать детского выражения лица, на все двадцать пять!), что престольный праздник – это день того святого или Евангельского события, в честь которого освящён храм или придел в храме, и ещё много чего познавательного и интересного.
Дойдя до набережной у противоположного от крепости конца моста, Лида купила мороженое. Села прямо на гранитный парапет набережной и кокетливо попросила:
– Сфотографируй меня ещё раз, пожалуйста.
– Освещение плохое, – отозвался Саша из-за объектива, – может не получиться.
– Я верю, ты справишься, – машинально пробормотала Лида и стала позировать.
На ней было длинное драповое пальто бледно-оранжевого, как морковь со сметаной, которой тётя пичкала её в детстве, цвета. Из-под него выглядывало ярко-жёлтое платье – Лида вообще обожала платья и длинные юбки. На ногах – удобные кожаные босоножки цветом чуть темнее пальто, на маленьком каблучке, ремешки элегантно обхватывают тонкие щиколотки. На шее горстка бус из золотого бисера. Каштановые волосы до плеч, лежащие мягкими волнами. Светло-карие глаза. Острый нос. Непропорционально большой и едва заметно кривой рот с тонкими капризными губами. Лида считала себя красавицей.
– Спасибо, – девушка повелительным жестом подала Саше руку, и он совершенно невозмутимо, недрогнувшей рукой снял её с парапета. «Надо будет покраситься в рыжий», – мелькнула у Лиды мысль. А пока она подошла, посмотрела в упор и спросила, делая вид, что обиделась: