Дошло до увольнения. Он сам дверью хлопнул и ушел из клиники.
Через пару недель его нашел наш завотделения. Борисов, светлая память ему. Что уж он ему там сказал, не знаю. Вернулся Пак на работу, трезвый, как стеклышко. Мартын его к тому времени готовился к следующей операции. Сила его сам прооперировал, сложнейшая была операция…
Все сразу пошло не так. Осложнилось внутрибольничной инфекцией, полгода в общей сложности, тот пробыл на разных этажах клиники, во всех отделениях. Сила не давал его выписать. Потом в реабилитации сам с ним после рабочего дня занимался. Мартын этот – огромный мужик под два метра ростом, ручищи, как ковши, гора мышц просто был. Высох… Все, что получилось, в коляску его посадить. Почему-то кажется, что Сила себя винил в этом. Он был уверен, что, если б сразу сам его оперировал, все было бы по-другому. Но вышло так, как вышло.
К тому времени ему уже было хорошо за пятьдесят. Он вдруг отказался оперировать. Ушел работать в поликлинику, почти ежедневно бывал в отделении, консультировал, даже на операциях присутствовал, но сам не оперировал. Столько слухов поползло тогда, и что он снова пьет, и что его отстранили, и что он Мартына себе простить не может… Никто и близко не догадывался, в чем дело. Пока по скорой не поступил шахтер. Мартын Александр. Сын. И произошло все – бывает же! – один в один, как с отцом. Обрушение, перелом позвоночника со смещением, сочетанная травма… Да длинный был диагноз, весь уж и не помню. Тогда в приемном дежурил наш старожил, Белин, он как увидел этого парня и фамилию, сразу с Паком связался. Документы тогда через меня все шли, официально этого Мартына завотделением оперировал. Но мы все тогда знали – Сила. Это была странная операция. Начинал и заканчивал ее Борисов, Пак работал как никогда долго. На себя был не похож. Замедленный, несколько раз останавливался, словно забывал и вспомнить не мог, что дальше. Борисов ему, как интерну, подсказывал.
Но, в целом, все благополучно прошло. То ли здоровьем Бог парня наградил, то ли и впрямь у Силы руки заколдованные, вытащил он его. Сперва с щита, на котором тот полгода пролежал, а потом и из коляски. Гонял нещадно, отдыха не давал, сам рядом с ним до изнеможения все упражнения повторял. Поставил на ноги. И снова ушел в поликлинику, и как-то быстро – на пенсию. Мы все считали, что раньше положенного возраста, а потом узнали, что по инвалидности. Болезнь Паркинсона…
Уже лет пять прошло. И вот я их обоих тут встречаю – Сашу Мартына и Силу нашего. Он уж и не узнал меня. Саша узнал, а Сила – нет. Надо же, свои дети далеко, а вот помощь пришла ему, откуда не ждал никто. И вправду говорят – что вложишь, все вернется…
Она помолчала. Поблагодарив за историю, я уже собиралась выйти из воды, когда Лидия Николаевна вздохнула: «Скольким он здоровье вернул… Есть бог на небе! Хорошая болезнь. Мирный стал, обид не помнит, людей не помнит. Как ребенок»
Алексей Решетов
«На перекрёстке света с мраком…»
06.03.16«Скажи, зачем мне вечность без тебя?..»
04.12.14«Куда и зачем мы идём в этом мире?..»
20.06.14«Шорохом безмолвия, полуночной мглой…»
04.03.14«В пустоте пролетают дни…»
26.09.12«Полнолуние. Он вышел на охоту…»
«Дождь смывает всё…»
«Я не понимаю этот мир…»
«Запишу рассудок росчерками крови …»
«Мой путь бывал немного труден…»
«Снова осень в душе…»
«Ледяное сердце, ледяные слезы…»
«Я сплю. Во сне всегда красиво…»
«Так, что такое – благодать?..»
«Шорох. Стон. Тупая боль…»
«Меч затупился… Порвана кольчуга…»
«Ну здравствуй старый друг…»
«Учусь летать… Немного неумело…»
«Хочу туда, где нет людей…»
«Господь! Я слов таких не знаю…»
«Что смотришь на меня, безумная толпа?..»
«Для неё… Сердце рвется на клочья…»
«Плоский мир и стерты краски…»
«Когда вокруг апрель, а на душе зима…»
«Она приходит, когда очень плохо…»
«Кошки скребут на душе…»
«Что же происходит?..»
«Я сижу на подоконнике, в не совсем удобной позе…»
«Стоны души… Они просто не слышны…»
«Я поменял на орало клинок…»
«Стоп. Всё замерло на месте…»
«Что ты ржешь, мой конь ретивый…»
«Я сегодня веду войну…»
«Изломанный мир, позабытое время…»
«Полная луна тоскливо светит…»
Екатерина Алипова
Вторая любовь
Мы с тобою пойдём в этот сад, наклонённый полого,Пенье тихое птиц над цветами закружится вновь,И тогда мы вдвоём осознаем присутствие Бога,Ибо Бог есть любовь.(А. М. Городницкий)Встретиться договорились у памятника Кириллу и Мефодию: этот уголок Москвы любили оба, хотя Ваня несколько хуже знал. Он вообще достаточно плохо знал город, хоть и прожил в нём всю жизнь. Для этого (конечно, в частности) ему и нужна была Марина: она знала Москву как свои десять пальцев (она всегда так говорила, вместо привычных пяти) и очень увлекательно рассказывала. Почему не пошла в экскурсоводы? Такой талант в землю зарывает! Ваня огляделся и бросил быстрый раздражённый взгляд на часы. Ну и что, что он плохо знает город! Он зато пунктуален, в отличие от Марины, которую он ждёт здесь как дурак уже семнадцать минут.
Маринину внешность Ваня помнил отлично и, всё-равно, сначала не узнал в этой красивой, стройной и очаровательно уверенной в себе девушке прежнего гадкого утёнка их школы.
Да, почему-то Марину Цыганкову в школе дразнили и травили все, практически без исключения. Хотя за что, ученик параллельного класса Иван Заварзин понять никак не мог. Но именно он – робкий, ранимый и «серенький» на общем цветастом фоне симпатичных и талантливых одноклассников – первым прорвал блокаду и подружился с Мариной. Он чувствовал, что его новая подруга гораздо умнее и сильнее духом, чем он, и отчаянно тянулся к ней, поглощая стопки классической литературы и вникая во все тонкости различных наук, начиная с химии и математики и заканчивая религиоведением и философией. Но чем больше Ваня узнавал Марину, тем больше поражался. Казалось, она совсем не чувствует интеллектуальной разницы между ними, общалась она со своим другом на равных, терпеливо объясняла непонятные слова и мысли, которыми делилась с Ваней. А над его штудиями и философскими выкладками посмеивалась:
– Да пойми же ты: такой ты – настоящий. Такой, как есть, каким тебя создал Бог. А если ты набьёшь свою голову чужими мыслями из книжек, это будешь уже не ты, а… ходячая энциклопедия! Всё обо всём, но без души. Без твоей золотой чуткой души, так остро отличающей добро от зла.
Тогда Ваня впервые осознал, почему над ней все смеются: в этом несуразном мире по-прежнему встречали по одёжке.
На фоне одноклассниц Марина отличалась не то чтобы уродством, а какой-то вопиющей антикрасотой. Нездоровый цвет лица, непропорционально огромные впалые глаза, курносый, как у императора Павла Первого, нос, ненакрашенные губы, не полные и не узкие, а как-то ни то ни сё. Всё лицо в веснушках, как будто на Марину распылили из баллончика рыжую краску. Вечно сальные, немытые волосы, неровно сколотые ещё, наверное, прабабушкиными шпильками. Всегда в растянутых свитерах или неглаженых кофтах, в каких-то нелепых юбках с допотопными оборочками и – в довершение всего – в стоптанной обуви. Естественно, что большинство ребят – сверкающих, ярких, модных – считали Марину слегка «того» и относились к ней соответственно. Ваня думал, что причина в этом, пока не наткнулся у Ахмадулиной на пронзительнейшие строки, написанные о Марине Цветаевой:
Да и за что любить её, кому?Полюбит ли мышиный сброд умишекТо чудище, несущее во тьмуВсеведенья уродливый излишек?В тот раз у Вани даже навернулись на глаза слёзы, настолько эти строки подходили к другой Марине, Цыганковой, его Марине.
Тогда он впервые употребил по отношению к своей подруге это местоимение. Сам испугался и смутился этой неожиданной мысли. К тому времени они с Мариной уже два школьных года были практически не разлей вода, и до Вани, конечно, долетали мерзкие смешки бывших друзей и едкие замечания типа «тили-тили-тесто, жених и невеста!» или «братцы, вы посмотрите, что деется: он в сумасшедшую влюбился!», но мальчик, если бы был уверен в собственной вере, а не шатался из крайности в крайность, мог бы поклясться на Кресте и Евангелии, что у него и в мыслях не было ничего такого. Но тогда, склонясь вьюжным зимним вечером при тусклом свете ночника над томом Ахмадулиной, Ваня просто для того, чтобы отличить одну Марину от другой, Цветаеву от Цыганковой (даже фамилии у них на одну букву!), употребил по отношению к последней определение «моя» – и с этой секунды всё стало по-другому.