2
«Есть высшая смелость: смелость изобретения, – писал Пушкин, – создания, где план обширный объемлется творческой мыслью, – такова смелость… Гете
в Фаусте…»
Смелость этого замысла заключалась уже в том, что предметом «Фауста» служил не один какой-либо жизненный конфликт, а последовательная,
неизбежная цепь глубоких кон-фликтов на протяжении единого жизненного пути, или, говоря словами Гете, «чреда все более высоких и чистых видов
деятельности героя». Такой план трагедии, противоречивший всем принятым правилам драматического искусства, позволил Гете вложить в «Фауста» всю
свою житейскую мудрость и большую часть исторического опыта своего времени.
Самый образ Фауста – не оригинальное изобретение Гете. Этот образ возник в недрах народного творчества и только позднее вошел в книжную
литературу.
Герой народной легенды, доктор Иоганн Фауст, – лицо историческое. Он скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и
крестьянских войн. Был ли он только ловким шарлатаном или вправду ученым врачом и смелым естествоиспытате-лем, пока не установлено. Достоверно
одно: Фауст народной легенды стал героем ряда по-колений немецкого народа, и его страшный конец – черт живьем пожирает отважного грешника – не
слишком пугал читателей бесчисленных лубочных книжек о докторе Фаусте, в основу которых была положена народная легенда. Читателем, в основном
городским ремесленником, молчаливо допускалось, что такой молодец, как этот легендарный доктор, перехитрит и самого черта (подобно тому как
русский Петрушка перехитрил лекаря, попа, полицейского, нечистую силу и даже смерть). Одна из этих книжек о знаменитом народном герое попала в
руки маленькому Вольфгангу Гете еще в родительском доме.
Но не только крупные готические литеры на дешевой серой бумаге лубочных изданий рассказывали мальчику об этом диковинном человеке. История о
докторе Фаусте была ему хорошо знакома и по театральной ее обработке, никогда не сходившей со сцен ярмарочных балаганов. Этот театрализованный
«Фауст» был не чем иным, как грубоватой переделкой драмы знаменитого английского писателя Кристофера Марло (1564–1593), некогда увлек-шегося
странной немецкой легендой. В отличие от лютеранских богословов и моралистов, трудившихся над составлением лубочных книжек для народа, Марло
объясняет поступки своего героя не его стремлением к беззаботному языческому эпикурейству и легкой наживе, а неутолимой жаждой знания. Тем самым
Марло первый не столько «облагородил» народ-ную легенду, сколько возвратил этому народному вымыслу его былое идейное значение.
Позднее образ Фауста привлек к себе внимание самого передового из писателей эпохи немецкого Просвещения – Лессинга, который, обращаясь к легенде
о Фаусте, первый заду-мал окончить драму не низвержением героя в ад, а громким ликованием небесных полчищ во славу пытливого и ревностного
искателя истины. Смерть помешала Лессингу кончить так задуманную драму, и ее тема перешла по наследству к младшему поколению немецких
просветителей – поэтам «бури и натиска». Почти все «бурные гении» написали своего «Фауста». Но общепризнанным его творцом был и остается только
Гете.
По написании «Геца фон Берлихингена» молодой Гете был занят целым рядом драма-тических замыслов, героями которых являлись сильные личности,
оставившие заметный след в истории. То это был основатель новой религии Магомет, то великий полководец Юлий Цезарь, то философ Сократ, то
легендарный Прометей, богоборец и друг человечест-ва.