Нет, для него время беспокоиться началось с этой самой минуты.
«Неужели так и буду дрожать всю дорогу?» — терзался он. Радость его померкла, а когда он послушал разговоры своих попутчиков, — испарилась почти без следа. Они судачили о волках и о лесных пожарах, об озерах в десять миль шириной и о парусных лодках, которые перевернулись на этих озерах или напоролись в шторм на корягу и пошли ко дну.
А бок о бок с тоскливыми опасениями нарастало чувство скуки.
Четвертый день он не расставался с Э. Вэссоном Вудбери, и ему начинали слегка надоедать и этот лающий гогот, и эта громогласно покровительственная манера, и анекдот об обезьяньих железах, который он выслушал уже семь раз.
«Все-таки это к лучшему, что мы будем в разных лодках, — вздыхал про себя Ральф. — Вэс — душа-человек, только его в детстве не научили вести себя потише. М-да… Вот, допустим, проходим мы через порог… И, допустим, байдарка наскочила на камень, и надо спасаться вплавь… А ну как течение трахнет тебя прямо головой о камни?..»
Так, изнывая от страха, что ему будет страшно (а из всех видов страха этот — самый унизительный и презренный), Ральф томился час за часом, и только чувство раздражения при взрывах мужественного смеха Вудбери ненадолго выводило его из столбняка. А поезд все тащился меж закоптелыми сосенками, то и дело застревая у какого-нибудь одинокого элеватора, и время проваливалось в пустоту, пока бесконечно менялись и перестраивались товарные вагоны.
С облегчением увидел он, что их состав как бы нехотя подползает к Белопенному — городишке на Фламбо-Рнвер, конечной станции железной дороги, последнему рубежу так называемой цивилизации, — и с удвоенным облегчением воочию увидел в первый раз речной порог. Увидел — и дело с концом!
Как раздувшийся боа-констриктор, змеится Фламбо — Ривер меж косматых лесов. На краю городка, возле самого полотна железной дороги, ее рассекает порог Белая Пена. Точно из горлышка бутыли в миллион галлонов масса воды гладкой струей устремляется в проток между двумя бастионами из черного гранита, а внизу, средь осклизлых валунов, дробится в хаосе молочной пены. Никакой лодке не уцелеть в этом адском котле, где истерзанная вода вскипает шапками радужной пены и бессильно опадает, свиваясь в снеговые спирали водоворотов.
И все же у Ральфа отлегло от сердца.
Подобно большинству неразговорчивых людей с чрезмерно развитой фантазией, он страшился преимущественно того, чего не видел собственными глазами. Пороги рисовались ему окутанными покровом зловещей тьмы, а этот перекат, бурлящий в неярких лучах северного солнца, как ни буен, нечто осязаемое, а потому одолимое. Перебраться вплавь? Пожалуйста! То есть, вернее, пожалуй… если не будет выбора.
• С новым приливом жажды приключений и соответственно приязни к Э. Вэссону Вудбери Ральф сошел с поезда, и новые сапоги его самым трогательным и утешительным образом загромыхали по дощатому перрону. Здравствуй, первый город лесной окраины!
Глава IV
В свое время Белопенное было городком при лесопильне с полуторатысячным населением. Однако стараниями не в меру ретивой лесопромышленной фирмы весь лес — не считая того, что спалили по халатности, — был дочиста сведен, а от поселка осталась горсточка лачуг-развалюх на ощетинившемся пнями болотце, и в них не более сотни жителей.
Главное украшение Белопенного — длинная железная труба лесопильного завода, увенчанная искроуловителем — колпаком из проволочной сетки. Только труба уже совсем покосилась и при первом же буране, того и гляди, рухнет. Немного поодаль, среди крытых толем хибар, спесиво возвышается местная достопримечательность номер | два: «Бангер-хауз; Комнаты с Пансионом».
Заведение мистера Берта Бангера насчитывает целых три этажа.