– Что у вас Майер Изяславович? – спросила Неля технолога
– Принёс новый техпроцесс на маринованные грузди, – ответил тот.
Жизнь в Чуваках шла своим чередом. Женька Штерн выбрав свободную минутку, навестил своего друга Ваньку Уварова, который в спортзале тренировал команду боксёров из поселковых школьников. В полутяжёлом весе, тренировался в этой команде сынишка Женьки, двенадцатилетний Дамирка Штерн. Слово «сынишка» как-то не вяжется с Дамиркой. В свои двенадцать лет, он рослый, восьмидесятикилограммовый мальчишка, больше походил на взрослого парня. В эту зиму, Дамирку возили на чемпионат области по боксу среди юношей. Потребовалась справка от психиатра, которого в нашей поликлинике не было. Дамирку повезли в город, там врач, взглянув на него, потребовала паспорт. Когда ей объяснили, что мальчику всего двенадцать лет, и паспорта у него пока нет, психиатр направила Дамирку к наркологу, заявив, что такой здоровый парень, наверняка наркоман. Впрочем, эпизод этот вспомнился без всякой цели. Сейчас же Дамирка увлечённо лупил боксёрскую грушу.
Кивнув другу, Ванька крикнул своему младшему сынишке, который тренировался тут же:
– Эмиль, не сачкуй! Прыгай через скакалку, а не топчись на месте.
– Ну как мой сынишка? – спросил Женька.
– Талантливый мальчишка, не в пример папаше, – ответил Уваров.
– Не нарывайся юноша, – заметил Женька и тут же добавил, – сегодня новый начальник полиции приходил знакомиться.
– Ну и как он тебе?
– Что тебе сказать Иван, – пожал плечами Штерн. Посмотрев на друга, он улыбнулся и продолжил: – Всё логично, у Чуваков, полицейским должен быть Лошак.
– Понятно, – кивнул Ванька, – увидим чего он стоит. Жизнь всё покажет. Как говориться: «Жизнь как депеша, коротка и полна ошибок».
– Всё-то ты шутишь, – вздохнул Женька, – завидую я тебе.
– Ты мне?! – удивился Уваров.
– Как-то у тебя всё ладно в жизни, – пояснил свою мысль Женька Штерн.
– А у тебя, что не так? – искренне удивился Ванька. – Деньги есть, жена красавица.
– Сейчас-то мне грех жаловаться, – согласился Женька. Помолчав, он продолжил: – Я когда из «зоны» освободился. Приехал домой и первым делом на могилку к матери пошёл. Ты же знаешь, она умерла, когда я на «зоне» чалился. Сижу так у могилы матери о жизни думаю: «Вот суетился всё бабла побольше загрести хотел. А в оконцовке что? Жена ушла, мать чужие люди похоронили».
– И что надумал?
– Знаешь Иван, как на кладбище хорошо о жизни думается? – улыбнулся Женька. – Решил я тогда в Чуваках остаться, дома-то всё лучше. И жизнь наладилась! В то лето я с Виолеттой и познакомился. Вернее знал её и раньше, как-никак на соседней улице жила, но девчонкой ещё была и я внимания на неё не обращал. А тут вскоре и ты, старый друг в Чуваки вернулся.
Копание в собственной душе, вещь заразная как гонконгский грипп, и Ванька, подхватив настроение друга, сказал:
– Я в отличие от тебя на кладбище не размышлял, но мысли похожие и в моей башке родились. Как тебе известно, я поездил на чемпионаты мира и Европы, но всё как-то мимо пьедестала. Когда со спортом завязал, помыкался в обеих столицах и решил домой на родину вернуться. Приехал и гляжу, соседская Нелька из угловатой девчонки в такую королеву превратилась. « Ну, – думаю, – надо жениться, иначе уведут», – рассмеялся Ванька, – интересно получилось, рыскал в дальних краях в поисках счастья, а нашёл его дома. Верно, говориться: «В жизни всякое бывает, да не каждому достаётся».
Пока Женька с Ванькой в спортзале предавались воспоминаниям, моя двоюродная сестра Галина Головачёва у себя во дворе кормила своё семейство. Состояла семья Галины из сына Кольки, девятнадцатилетнего балбеса, мужа Петра и его младшего брата Вовки. Впрочем, вот уже сорок лет, никто Вовку по имени не звал, а величали Огурцом.
В своё время братья Головачёвы, а было их трое: Дмитрий, Пётр и Владимир, были грозой Чуваков. Все трое пьяницы и драчуны, каких свет не видывал. Впрочем, в то время у нас в Чуваках было одно развлечение, хряпнуть самогонки и подраться за клубом. Митька Головачёв и считался у нас в Чуваках первым бойцом. Парнем он был видным, вот и влюбилась в него Галька. Вся наша родня встала на дыбы против её выбора, но Галька, ни в какую, настояла на своём. Вышла она за Митьку, родила сына Кольку.
Митька, женившись, не остепенился, и закрутила беспутная жизнь братьев Головачёвых так, что все трое больше по «зонам» отирались, чем на свободе гуляли. Намыкалась Галька со своим беспутным муженьком, и по всему было видно, что сынок, когда подрастёт, по дорожке вслед за папашкой пойдёт.
После очередной отсидки, Митька освободился раньше всех из братьев. Оглянулся он кругом и пришла в его бедовую головушку мысль, что годы просвистели в ожидание очередного звонка об освобождении из «зоны». И жизни уж конец недалёк, а он всё по кривой дорожке идёт. Взялся за ум Митька, устроился слесарем на консервный завод, стал ждать освобождения сына из «малолетки», и братьев из «зоны».
Первым освободился Петюня, и дома, имел он крепкий разговор со старшим братом своим. После этого, Пётр устроился работать водителем-дальнобойщиком. Тут как раз Полина, давняя зазноба Петьки, и Галькина подруга, от очередного мужа ушла. Всё к лучшему складывалось, да возьми Митька и умри.
А вот что случилось дальше у Головачёвых, мы все никак понять не могли. Спустя какое-то время, Петр вместо Полины, женился на Галине. Зажили они тихо и мирно. Вскоре освободился Колька, а совсем недавно Огурец. Теперь все четверо и живут.
Огурец, с аппетитом хлебая суп, спросил у Галины:
– Галка, а вот Петруха помрёт, ты за меня замуж пойдёшь?
– Ты чего мелешь придурок? – Петруха хмуро посмотрел на брата.
– А что, – продолжал Огурец, – Галка была за мужем за нашим старшим братом Митькой, он умер, она за темя замуж вышла, за среднего брата, на очереди я, младший.
Галина поставила на стол кастрюлю, из которого только что наливала суп, и залепила Огурцу такую затрещину, от которой тот слетел со стула. Сидя на земле, он потёр голову и спросил испуганно:
– Ты чего Галка шуток не понимаешь?
– Раз нет мозгов, то больше помалкивай, – хмуро заключила Галка и уселась обедать.
– За такие шутки Огурец, тебе весь штакетник во рту переломать надо, – заметил Петрусь, хлебая суп, – не маленький уже, следи за базаром.
– Вот ты Огурец всегда такой, – поддержал отчима Колян, – сморозишь, чего ни будь, как в лужу пукнешь, а потом всё удивляешься, откуда круги по воде?
Огурец встал и сказал сокрушённо:
– Простите меня Христа ради, родственники дорогие!
– Оно конечно Огурец не грецкий орех, извилин не имеет, но думать иногда надо, – заключила Галка, – ладно, не чего столбом стоять, садись, ешь.
Вновь наступил мир в фамилии Головачёвых. В это самое время и подошли к их забору Лютиков с Лошаком.
– Приятного аппетита семейство Головачёвых, – поприветствовал их Лютиков.
– Спасибо, отобедайте с нами, – предложил Петруха, как глава семьи.
– Огромное спасибо, но у нас дело к вашей соседке, – ответил Лютиков, вынимая из папки кие-то листки.
Необходимо пояснить, что Полина Денисова, соседка Головачёвых никак не могла простить Галине Петра, от того кончилась давняя их дружба. Увидев полицейских, она подошла к общему с Головачёвыми забору.
– Я тут Сан Саныч, – возвестила она.
– Полина Рудольфовна, мы по вашему заявлению, о сломанном заборе, – обратился к ней Лютиков.
Сообразив в чём дело, Петро сказал ей:
– Полина, я же отремонтировал твой забор.
– А кто тебе давал право его ломать?! Ты что муж мне, что б заборы ломать?! – упёрла руки в бока Полина.
– Так ведь, газовую трубу никак не проведёшь к нашему дому, не задев твой забор, – ответила Галина, убирая посуду со стола.
– Это не моё дело! – махнула рукой Полина. Смерив Петруху холодным взглядом, она добавила: – Как хотите, так и ведите свою трубу, а мой забор не трогайте!