– Тут вы не правы Полина Рудольфовна, – вмешался Лошак, – в данном случае, ваша соседка воспользовалась сервитутным правом1, проводя газовую трубу через ваш забор.
От этих слов, Полина аж задохнулась от бешенства:
– У этой проститутки и права особые есть, серветутные называются! – Полина утёрла слёзы платком и продолжила: – А для меня, честной женщины никаких правов нету, ломай, круши мой забор.
– Да я тебе же отремонтировал тебе его, – развёл руками Петруха, – лучше прежнего стал.
– Мой забор крашенный был, а этот, – Полина кивнула на новенький заборчик, – пойдут дожди сгниёт всё.
– Я сегодня его выкрашу, – пообещал Пётр.
– Ну, раз забор ваш будет выкрашен, я думаю, все ваши претензии исчерпаны Полина Рудольфовна, – Лютиков положил заявление в свою папку. Указав рукой на Лошака, он продолжил: – А наш начальник отделения, Евгений Павлович Лошак вечером зайдёт к вам и проверит, как Пётр выполнил своё обещание.
– Вы, правда, зайдёте? – Полина схватила Лошака за руку.
– Зайду, – Лошак постарался отцепиться от Полины.
Та и сама оставила его в покое. Она взяла Лютикова за локоть, отвела в сторону и спросила:
– Сан Саныч, он и вправду не женатый?
– Правда, – сообщил шёпотом Лютиков. Уже громко, продолжил: – Ну, раз вопрос решён, то мы пойдём дальше.
Отойдя далеко от дома Денисовой и Головачёвых, Лютиков сказал:
– Подумать только, в юности Галька и Полина были лучшими подругами.
– Почему же поссорились? – спросил Лошак.
– Из-за Петра Головачёва. Он после последней отсидки с Галькой сошёлся. Этого подруге Полина простить и не может.
За разговорами полицейские дошли до окраин Чуваков, как раз с той стороны, где находится склад с банями-бочками. В это время троица алкашей-интелектуалов доканчивала вторую бутылку водки. Завидев полицейских, Кац возвестил:
– Вон две личности к нам идут, прямиком из внутренних органов.
– А это кажется новый начальник полиции? – спросил Пахомыч, приложив руку козырьком ко лбу.
– Он самый, – подтвердил Репнин.
– А Сашка Лютиков, стало быть, рылом не вышел в начальники? – осведомился Кац.
– Это потому что авторитета у него нет. И откуда взяться у Сашки авторитету, если он родом из здешних мест? – возвестил Пахомыч. – Какое у меня к Сашке может быть уважение, когда он ещё пацаном в футбол на школьном поле гонял, а я уже портвешку у клуба перед танцами жрал.
Дальнейшее обсуждение авторитета Лютикова пришлось прекратить, из-за подошедших полицейских.
– Здорово, интеллигенция, – поприветствовал пьяное общество Лютиков.
– Отойди Александр, ты заслоняешь мне Солнце, – не с того, ни сего, вдруг брякнул Кац.
От такого «здрасте», сильно осерчал Лютиков.
– Ты что Кац, совсем попух?! – грозно надвинулся он на трудовика.
– Александр Александрович. Вам не за что раздражаться на этого гражданина, – вступился за Каца Лошак, – он лишь сравнил вас с Александром Македонским. Точно так же, сказал этому царю философ Диоген.
Сказав это, Евгений Павлович не только разрядил инцидент, но и подтвердил репутацию очень образованного человека, которая сложилась за новым начальником полиции в Чуваках.
– Однако граждане философы, распитие спиртных напитков в общественном месте, считается административным правонарушением, – закончил Лошак, а Лютиков присовокупил:
– Я вот скажу, Семён твоей жене, чем ты тут занимаешься.
– Граждане полицейские, не нужно делать никаких оргвыводов из нашего маленького фуршета, а мы здесь мигом всё приберём, – предложил компромисс Пахомыч.
– Думаю Александр Александрович, нам стоит принять это мудрое решение, – согласился Лошак, полностью исчерпав инцидент.
Домой Семён Кац возвращался, анализируя варианты предлогов, позволяющие избежать сегодня визит к тёще. На беду свою, повстречал он Паисия Селиванова. Персонаж этот в нашей истории совсем уж второстепенный, но с него-то она и началась. Нужно сказать, что в семействе Селивановых, по мужской линии передаётся огромная любовь к пчёлам. Не миновала сия участь и Паисия с его взрослыми сыновьями, которых у него трое.
Пасека подразумевает уединение и пчёл, а жена Паисия не любит жизни без общества, потому живёт в Чуваках. К тому же очень она боится этих полосатых насекомых. Впрочем, речь не о ней, а о Паисие. Была у него ещё одна страсть, выискивал он везде, где только мог рецепты хмельных напитков из мёда, после чего потчевал ими своих приятелей. Однажды, таким образом, угостил он меня медовухой. Сей янтарный напиток очень крепок и приятен на вкус. В силу этих обстоятельств, выпить его можно много, совсем не ощутив крепости.
Со мной это сыграло злую шутку. Саданув три ковша медовухи, я отправился домой и попал в «чёрную дыру» забвения. Что со мной происходило, и сколько я находился в этой самой «чёрной дыре», сказать не могу, но очнулся я в сортире. И благо бы в своём нужнике, так ведь нет, в соседском. Хозяин этого сортира, Мишка Колотозов, великан с кулакми-гирями, славится у нас в Чуваках как большой ревнивец. К счастью в тот день он был на рыбалке. Обнаружь он меня, что было бы?! К тому же Зинка, супруга моя, женщина сурового нрава и рука у неё тяжёлая. В моменты праведного гнева, бьёт она тем, что под руку попадётся. Как назло, под ругой у неё в те моменты, оказывается то скалка, то утюг или сковорода. В общем, избежал я тогда скандала и переломов исключительно по своему врождённому везению и раннему времени суток. Но пить медовуху Паисия с той поры зарёкся. Однако эта история не про меня.
Брёл себе Семён Кац домой, пока не повстречал Паисия.
– Здравствуй Семён Моисеевич. Давненько мы с тобой не виделись, – поприветствовал его пчеловод.
– День добрый Паисий Иссидорович. Как же это ты решился бросить свою пасеку? – остановился возле забора Паисия Кац.
– Оставил своих пчёлушек на попечение сыновей, а сам решил, в баньке попарится, – сообщил Паисий, – ты вот что Семён Моисеевич, зайди ко мне во двор на минутку
Когда Семён вошёл во двор к Паисию, то сообщил:
– Я ведь нашёл рецепт древнего славянского медового напитка, под названием «сурина» и сварил его, – Паисий налил из трёхлитровой банки полный ковш янтарной жидкости, – будь ласков, оцени.
– Давай выступлю в роли эксперта, – согласился Кац, принимая ковш. Осушив его, он заключил: – Хороша сурина. Налей-ка ещё.
– Тебе не хватит?– с сомнением спросил Паисий. – Она ведь только пьётся легко, а по голове бьет почище кувалды.
– Наливай! – скомандовал Кац. – У меня голова крепкая.
Выпив этак три ковша сурины, Семён попрощался с Паисием, и отправился домой, а пасечник в баню. Но не прошёл Семён и пяти шагов, как рухнул в бурьян, словно сражённый палицей 2.
По всей вероятности голова у Семёна действительно оказалась крепкой, потому как пролежал он в траве меньше часа. Открыв глаза, увидел он морду козла Афанасия. Наблюдать козла, Семёну не доставило удовольствия, он повернулся на другой бок и уткнулся в пятачок свиньи Милашки. Вся эта живность принадлежала семье Паисия.
Жена Паисия была помешана на чистоте, и в свинарнике у Милашки было стерильно как в операционной. Милашка от своей хозяйки переняла любовь к чистоте, и когда зоотехник заявил, что свинья должна быть в грязи, что бы уничтожать паразитов прячущихся у неё в щетине, жена Паисия, дала команду сыновьям, загнать Милашку в грязь. Те с гиканьем и криками принялись за дело и спустя десять минут в грязи были все, кроме Милашки. Та разве что слегка копытца попачкала. Я это лишь сказал к тому, что свинья была чистая, и Кацу нечего было злиться. Но он от чего, то возбудился.
Вскочив на ноги, Кац вбежал во двор Паисия. Схватил лежащий, на скамейке фонарик и выбежал на улицу. Там Семён Моисеевич стал пугать прохожих, светя им фонариком в лицо и крича:
– Всюду свиные рыла! Где люди?! Я не вижу людей?!