Одним из первых Г. Ф. Шершеневич приступил к осмыслению процесса становления и развития российской цивилистики начиная с XVIII и до начала ХХ в. В основу периодизации ее развития положены крупнейшие события истории и реформы российского права – попытки кодификации права на рубеже XVIII–XIX вв., разработка Свода законов, Судебные уставы 1864 г. В своей работе «Наука гражданского права в России» Габриэль Феликсович с горечью отмечает, что «в России… не только нет общения между теорией и практикой, но, напротив, обнаруживается какая‐то неприязнь, враждебность между теоретиками и практиками»8. И далее: «А был момент в нашей истории, когда можно было ожидать, что эта рознь прекратится, что теория и практика, подав друг другу руки, пойдут вместе к одной общей цели – водворению правосудия и законности в русском государстве.…Этот момент – судебная реформа – подавал большие надежды в этом направлении. К сожалению, обычная неустойчивость русского человека, энергия первой минуты, быстро пропадающая при первом столкновении с жизнью, жалобы на внешние условия – все это нашло себе место и в нашей области».9
При этом Г. Ф. Шершеневич много сил отдавал общественной деятельности. Будучи председателем и активным участником Казанского юридического общества с 1899 по 1904 г., он сыграл значительную роль в деле распространения и укрепления правовых воззрений по всему Поволжью. Шершеневич принимает активное участие в политической жизни страны. В 1901 г. он избирается в состав Казанской городской думы. Один из наиболее знаменитых и деятельных гласных, Г. Ф. Шершеневич баллотируется на пост особого лица для председательствования в собраниях думы, выдвигается на избрание в состав Губернского по земским и городским делам присутствия, как признанный специалист в области гражданского права он входит в состав юридической комиссии.
В 1906 гг. Ф. Шершеневич становится одним из ведущих идеологов партии кадетов, участвует в разработке программы партии. Он был избран депутатом I Государственной думы от Казани. Объясняя решительный уход многих юристов в политическую деятельность, Шершеневич писал, что «в кабинет русского ученого, как бы ни были глухо закрыты его окна, доносятся жалобы и стоны, и капля по капле вливают яд в его жизненную чашу. Не может русский ученый отдаться всецело науке. Держа в одной руке светильник знания, он на другую руку надевает щит гражданина, чтобы охранить священный огонь от холодного ветра, сквозняков и вихрей»10.
В свою очередь, его друг и соратник по Государственной думе адвокат М. М. Винавер вспоминал, что Шершеневич, «став политиком, набросился прежде всего на тот вид политической деятельности, который был ему наиболее сроден – на популяризацию идей»11.
«Один только раз, помнится, мы коснулись нашей сферы: он изливал скорбь по поводу того, что нам не дают в первую Думу проект Гражданского уложения. – С Муромцевым, с Петражицким, да и мы с вами вдвоем – быстро бы мы тут уложение соорудили. Нужен ли случай, чтобы среди политиков, шедших сюда с совсем другими лозунгами, оказалось столько цивилистов! И когда их соберешь опять, так всех вкупе…»12 Как в воду смотрел: уже десятая Государственная Дума, а не то что цивилистов, юристов такого уровня, да еще «всех вкупе», в ней собрать так и не получилось. Что касается проекта Гражданского уложения, то он чуть ранее готовился под руководством министра юстиции Д. Н. Набокова, отца В. Д. Набокова, известного юриста, депутата той же Думы и тоже от партии кадетов.
Короткая политическая биография Г. Ф. Шершеневича неразрывно связана с Конституционно-демократической партией. На втором съезде партии он был избран в состав ее ЦК, активно участвовал в создании программы партии. Шершеневич был сторонником прочной партийной дисциплины. Поэтому не удивительно, что после разгона I Думы он вместе с другими депутатами от партии кадетов 9 (22) июля 1906 г. отправился в Выборг и, как и все они, поставил свою подпись под известным Выборгским воззванием.
16 (29) июля 1906 г. против бывших членов Думы – «выборжцев» было возбуждено уголовное дело по двум статьям Уголовного уложения (ст. 129 и 132): 167 бывших депутатов были преданы суду Особого присутствия Санкт-Петербургской судебной палаты. Действия подсудимых не подпадали под ст. 129, которую им вменяли: они могли быть обвинены в составлении, но не в распространении Воззвания, – т. е. за одно «составление» подсудимых не могли лишить политических прав. Как заявил один из адвокатов подсудимых, Оскар Пергамент, «венок славы подсудимых так пышен, что даже незаслуженное страдание не вплетет в него лишнего листа… Но если нужно произвести над ними насилие, то зачем же к насилию над людьми прибавлять еще насилие над законом?»13. Однако адвокатам не удалось доказать свою правоту и подсудимые были лишены права в дальнейшем избираться в Государственную Думу.
После роспуска Думы, в том же 1906 гг. Ф. Шершеневич переехал из Санкт-Петербурга в Москву. Он был назначен на должность профессора кафедры торгового права юридического факультета Московского университета.
С мая 1908 г. Габриэль Феликсович, как «выборжец», отбывал наказание в Таганской тюрьме в Москве, куда определили часть депутатов-арестантов. Всех их (группу из 12 человек) – политиков, юристов, экономистов, а по большому счету граждан, борющихся за права всех жителей России, – поместили в одиночные камеры. Всем депутатам «не разрешили пользоваться своей постелью, и на железной кровати был положен сенник, скудно набитый не то соломой, не то морской травой, такая же подушка, кусок дерюги вместо простыни и кусок солдатского сукна вместо одеяла»14. Зато можно было писать, чем Шершеневич и воспользовался. Широко известная книга «Общая теория права» почти полностью была написана именно в «Таганке».
Г. Ф. Шершеневич смиренно проводил время отсидки, но иногда вскипал из‐за несправедливости. Как‐то на прогулке «перед нами предстал тюремный инспектор, окруженный целым штатом тюремного начальства, и какой‐то молодой человек в котелке с фотографическим аппаратом в руке. В ту же минуту над самым ухом С. А. (С. А. Муромцева. – П.К.) наш солдат гаркнул во всю глотку: «смирно!» и вытянулся в струнку. Стало всем как‐то неловко; тюремный инспектор, приложив руку к козырьку, спросил, нет ли заявлений, молодой человек снял шляпу, мы ответили поклоном и сказали, что заявлений нет. Гости удалились. Мы долго смеялись по этому поводу, только Г. Ф. Шершеневич спорил, что кричали не на нас «смирно», и я должен был спросить самого конвоира, на кого он кричал, и тогда он объяснил, что это арестантам кричат «смирно» при входе начальства. Много времени спустя мы узнали, что молодой человек в котелке был сотрудник английской газеты «Times», получивший из Петербурга разрешение осмотреть Каменщики и видеть, как содержится в тюрьмах председатель первой Государственной Думы, ее наставник и руководитель, и его товарищи-депутаты»15.
Соратник по Думе и «Таганке» А. Р. Ледницкий вспоминает:
«– Товарищ, товарищ, я перерезал себе жилы, я умереть хотел, но меня спасли, чтобы повесить по закону, – слышу я точно из‐под земли звучный молодой голос, полный страстного горя и отчаяния.
– Я – черный ворон, дважды к смертной казни приговорен – в Ростове и Москве, но я смерти не боюсь. Товарищ, я не боюсь, скажи всем, слышишь, всем, что черный ворон смерти не боится. Мой брат погиб на Потемкине под Одессой, я смерть приму без страха и боязни.
С ужасом и жадностью мы ловили слова, сначала не давая себе отчета, что это значит, и лишь немного спустя соображаем, догадываясь, что это голос арестанта, сидящего внизу под нами, недавно приговоренного к повешению и в смертном страхе ожидающего роковой минуты»16.