Откидываю волосы другой рукой… но вылезают все новые и новые клочья! Я в ужасе. Что происходит? Неожиданно передо мной оказывается зеркало, и я гляжу на свое отражение. Внезапный крик вырывается из горла. Мой красивый свитер весь в дырках, юбка испачкана и искромсана. А дальше, к вящему моему изумлению, начинает расплываться лицо, пухнуть тело. Я становлюсь все толще и толще. Слезы бегут потоками из глаз. Наконец я отрываюсь от страшного зеркала и поворачиваюсь к родителям, надрываясь от воплей. Помогите! Помогите! Звуки гулким эхом отдаются от стен. Но родители не реагируют. Почему? Почему они не протянут мне руки? Я все кричу, не могу остановиться. И вот когда мой крик уже иссяк, превратился сначала в хрип, а потом совсем замер, мать и отец склоняются ко мне. На их лицах недоумение. Я хочу позвать папу, хочу, чтобы он обнял меня, поцеловал, защитил, успокоил… как обычно… но не могу открыть рот, ибо вижу омерзение в его глазах. Съежившись от ужаса, я смотрю, как он исчезает. Остается мама. То есть я думала, что рядом мама. Эта незнакомка выглядит точь-в-точь как она… но вот глаза! Холодные, циничные, в них нет ни теплоты, ни любви. Где мамин ласковый взгляд, которым она всегда встречала меня? Почему сейчас она так странно смотрит? Моя мама не может смотреть с такой ненавистью. Да-да, с ненавистью… и с ревностью! Моя мама не бросит меня в столь жуткий момент! И все же она молчит, глядя с тем же отвращением, которое я только что видела в папиных глазах… И вдруг — ухмылка… чужая, самодовольная ухмылка. Мама отворачивается от меня… и идет прочь… она уходит… бросает меня одну… во мраке и ужасе.
Мне удается крикнуть, позвать на помощь, я умоляю маму остаться, но она продолжает удаляться. Хочу рвануться за ней, однако тело не слушается… Рядом только зеркало, но оно разлетается вдребезги, угрожая впиться в лицо тысячью острых осколков. Я закрываюсь руками, исходя криком, которому нет конца…
…Проснулась я со стонами. Сердце неистово колотилось. В первые мгновения не могла сообразить, где нахожусь. Потом, приглядевшись к обстановке, я узнала свою собственную комнату… и все вспомнила. Я дома, в Бостоне. Сегодня у меня день рождения — двенадцать лет! И дурные видения исчезли, будто их не было. Я решительно отодвинула страшный сон в дальние уголки памяти и обратилась к реальным радостям. Впереди мой праздник. И я поспешила вниз.
Именно в этот день рождения я получила самый дорогой подарок — дневник. Папа едва успел сунуть его в ворох свертков и коробок, которые приготовила для меня мама. Я поняла, что этот подарок приготовил он лично, потому что мама, увидев незнакомый сверток, удивилась не меньше моего. Папа обычно доверял приобретение презентов маме. Впрочем, любые покупки для дома всегда делала только она. Папа считал — и не без оснований, — что он ничего не смыслит в модных вещах. А у мамы, полагал он, был талант ориентироваться в фасонах, расцветках и размерах. Но думаю, папа просто искал повод избежать утомительных походов по универмагам и лавкам.
Раньше он приносил мне неожиданные сувениры, например модели лодок и пароходов, но мама считала такие игрушки неподходящими для девочки, которой вовсе не пристало вникать в хитрости паровой машины. Я же всегда приходила в восторг от папиных подарков и с увлечением играла в них, когда мамы не было рядом.
Все праздничные сокровища красовались на обеденном столе уже спозаранку. Так бывало каждый год, во всяком случае, сколько я себя помню. В тот день страшный сон поднял меня раньше обычного. И хотя день рождения чем-то напоминал рождественское утро, я не сразу смогла избавиться от тягостного чувства, оставленного ночным кошмаром.
Таинственный папин подарок оказался завернут в светло-розовую бумагу, на которой вязью из синих именинных свечек было написано: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!» Этот небольшой сверток был заранее мне дорог уже потому, что его преподнес отец.