С другой стороны, она должна была спрятать статуэтку так, чтобы ей самой легко было ее найти. Значит, должна быть какая-то примета… а может, он вообще ошибается, и статуэтки здесь нет?
Вода стала еще глубже. Ноги ломило от холода. И тут Сазонов увидел впереди выступающий из воды камень.
Сазонов огляделся. Этот камень был единственным приметным предметом, выступающим над поверхностью воды. Не случайно именно здесь каждое утро купалась Инна Михайловна. Наверняка первый раз она спрятала здесь Будду, а потом купалась просто так, чтобы все к этому привыкли и не обратили внимания, когда она пойдет сюда сегодня, чтобы забрать статуэтку.
Все это выглядело вполне логично, но Сазонов все равно волновался, когда подошел к камню, наклонился и начал обшаривать его со всех сторон. Зато от волнения он перестал чувствовать холод.
Он обшарил камень, запустил руки под него – и наконец нащупал в углублении под камнем какой-то небольшой твердый предмет. Вытащил его и увидел продолговатый сверток в непромокаемой обертке. Сверток был увесистый.
Сазонову очень хотелось тут же развернуть его и проверить, но он покосился на берег, на корпуса санатория – и представил, сколько глаз за ним сейчас наблюдает. Поэтому он не стал разворачивать свою находку и быстро пошлепал к берегу.
Теперь он почувствовал, как промерз. Выйдя на берег, наскоро растерся полотенцем, завернул в это же полотенце свою находку и припустил к жилому корпусу.
Сперва он бросился в свой номер, чтобы согреться и переодеться. Открыл дверь карточкой, шагнул внутрь… и попятился.
Возле окна спиной ко входу стоял широкоплечий, немного сутулый мужчина. В его облике что-то показалось Сазонову знакомым. Мужчина повернулся, и Сазонов облегченно вздохнул: он узнал своего шефа, Михаила Сергеевича, или просто Сергеича, как они называли его между собой.
– Это вы! – облегченно выдохнул Сазонов.
– А ты кого ждал? – усмехнулся шеф. – Ну что – нашел?
– Вот он – Золотой Будда! – Сазонов развернул полотенце и поставил на стол золотую статуэтку.
И только сейчас разглядел ее.
То есть он, конечно, видел многочисленные фотографии, но никакие фотографии не передавали исходящее от статуэтки чувство покоя и умиротворения. Что уж говорить – чувство величия. Сазонову, кажется, даже стало теплее.
– Вот он какой! – повторил Сазонов с новым чувством.
– Молодец! – ответил шеф и ласково погладил статуэтку, как будто к ней и относилась его похвала, но тут же уточнил: – Не подвел, Сазонов! Ну, я в тебе и не сомневался!
– Извините, Михаил Сергеевич, я в ванную ненадолго… – Сазонов снова почувствовал холод, проникший в каждую клетку тела. – Замерз, как собака…
– Иди, конечно иди!
Сазонов встал под струи душа и выкрутил горячую воду на максимум, пока возможно было терпеть. Холод ушел из тела, но он еще какое-то время стоял под душем. Наконец вспомнил, что шеф не любит ждать, растерся полотенцем, накинул халат и вышел из ванной.
Шеф сидел в кресле.
– А что со старухой? – спросил Сазонов, вытирая волосы.
– А что с ней? – переспросил шеф. – Мне главное – статуэтку вернуть, чтобы у компании не было неприятностей. А со старухой пускай полиция разбирается. Ей вроде плохо, сердце прихватило…
– Не верьте ей! Она такая артистка – мама не горюй!
– Ну, тем более – пускай полиция с ней возится, а может, и вообще не нужно ничего, там, в музее сказали – им шум ни к чему.
Тут Сазонов заметил, что, пока он был в ванной, в номере появилась какая-то девица. Она сидела тихо и смотрела в окно.
– Ну, Сазонов, ну герой! – преувеличенно громко восхищался шеф. – Ну, в воде не горишь и в огне не тонешь! То есть тьфу! – шеф махнул рукой и рассмеялся. – Ну, не подвел, ну как всегда не подвел, не зря мы в тебя верили…
Сазонов слегка напрягся, все в их компании знали, что если шеф начинает употреблять в разговоре местоимение «мы» вместо обычного «я», значит, рыльце у него в пушку, и он задумал какой-то подвох.
Сазонов выпрямился и уставился на шефа, сложив руки на груди.
– Ну ладно-ладно, – шеф примирительно улыбнулся, – ну, знаю твои условия, знаю, что ты всегда работаешь только один, без напарников. Ну тут такое дело, ценность-то какая! Можно сказать, судьба компании на кону. Если что не так пошло бы – нам вовек не расплатиться! А тут ты со своим гонором. Ну мы и решили подстраховать тебя, вон познакомься, новый сотрудник у нас, Скворцова Марианна. Пока на испытательном сроке была, но теперь уж точно в штат возьмем…
– Марианна? – Сазонов обалдело развел руками и еле успел подхватить развязавшийся некстати пояс халата. Девушка отвернулась от окна и встала. Куда подевалась коренастая фигура и явно лишний вес, где совиные глаза и фига на затылке?
Волосы были длинные, свободно спускавшиеся на половину спины. Поймав его взгляд, она чуть заметно усмехнулась, склонила голову набок, вытаращила глаза и округлила рот.
– Она? – довольно засмеялся шеф. – Вот какие кадры! Ладно, ребята, вы уж тут разбирайтесь, отношения выясняйте, а я поеду. Дай господи эту штуку до музея довезти, да и с плеч долой!
Дверь закрылась, и Сазонов почувствовал, что краснеет. Стоит тут под ее насмешливым взглядом в халате, как полный дурак.
– Вы молодец, – выдавил он наконец из себя, – очень мне помогли.
– Но я никогда не догадалась бы, что она спрятала статуэтку в море! – вздохнула Марианна.
«Нарочно льстит», – тут же понял Сазонов, но отчего-то стало приятно.
– Ну что, собираемся и едем отсюда! – сказал он. – Осточертел этот санаторий мне, а вам?
– Да уж… – согласилась она, – но… Андрей Палыч, не сочтите меня навязчивой, но мне бы очень хотелось и дальше работать с вами…
«Да ни за что!» – подумал Сазонов, но поглядел ей в глаза и сказал:
– Там посмотрим…
Елена Неволина
Думай о море
Вода стремительно прибывала. Воздуха под потолком пещеры оставалось все меньше.
Она уже понимала, что не выберется из этой западни, но тело, желавшее жить во что бы то ни стало, еще сопротивлялось.
Снаружи не доносилось ни звука, или она уже потеряла способность слышать, а в ушах стоял только непрерывный гул моря.
Еще несколько судорожных вздохов, еще несколько тщетных попыток выбраться. Руки в кровь разбиты о скалы, мысли путаются…
И вот вода уже накрывает ее с головой, огнем разрывая легкие. Она уже не знает, где верх, где низ, и только видит неподалеку одутловатое мертвое лицо. Волосы утопленницы медленно колышутся в воде, руки простерты вперед в приглашающем в объятия жесте, а губы что-то произносят.
«Ты пришла! Я так долго тебя ждала!» – слышится голос непосредственно в ее голове.
Кира резко села в постели. Воздух обжигал легкие, а от боли на глазах показались слезы.
Что же это такое?! Неужели старый кошмар никогда не закончится?
Пульс судорожно бился в висках, а дышать удавалось с трудом.
Наконец она отдышалась и, упав обратно на подушку, уставилась в смутно белеющий в темноте потолок.
– Я не виновата, – пробормотала Кира, не стирая со щек влагу и чувствуя в уголках губ жжение (слезы? Или, быть может, морская вода?). – Я ничего не могла сделать. Я не виновата.
Она повторяла себе это бесчисленное количество раз, но толку так и не было. А в ушах до сих пор звенел напряженный голос Стаса, кинувшего ей в лицо: «Убийца!»
Это слово раскаленным клеймом обожгло лоб. С тех пор Кира жила под его непомерным грузом. Вот уже одиннадцать лет. Без всякой надежды на исцеление.
«Ты не виновата», – говорили ей родители.
«Ты не виновата», – повторяла она себе бессонными ночами.
Но все же она не могла избавиться от клейма, а сны, в которых появлялась мертвая Соня, оставались такими же яркими, как и в двенадцать лет, в то время, когда все только-только случилось.
Не помогло ничего – ни таблетки, ни беседы с психологами, ни посещения церкви. Иногда кошмары отступали, но неизменно возвращались каждое полнолуние. Год за годом.