Но вернемся в день сегодняшний. Непопулярные меры (бюджетные рестрикции, снижение объема социальных прав граждан) объясняют ограничением возможностей бюджета, вызванным падением цен на основной российский экспортный товар и западными санкциями, отсекшими российских хозяйствующих субъектов от дешевых западных кредитов. При этом использование вместо шагов, ведущих к дальнейшему сжатию спроса и усугублению рецессии, такой очевидной меры, как включение механизмов перераспределения доходов, правительством отвергается. Как следует из соответствующих документов и выступлений13, переход с плоской на прогрессивную шкалу НДФЛ объявляется преждевременным, а потому обсуждение этой меры переносится, предположительно, на период после 2018 г. – когда, как утверждается, российская экономика вернется на траекторию роста, чему призван способствовать нынешний режим жесткой бюджетной экономии. При этом подразумевается, что при возобновившемся экономическом росте проблемы масштабной бедности и избыточного неравенства решатся сами собой.
Таким образом, под предлогом бюджетного дефицита вновь продвигается неолиберальная идея о социальных расходах как «удавке на шее» экономики и используется метафора «большого пирога»: только освобождение государства и бизнеса от «излишних» социальных повинностей позволит создать гораздо больший «пирог», в результате чего и самым бедным группам населения достанется «кусочек» побольше. Однако все эти утверждения (о нехватке у государства средств, о социальных расходах как препятствии для создания «большого пирога», который автоматически сделает всех сытыми) – не более чем мифы. Остановимся кратко на каждом из них.
Миф о социальных расходах как тормозе экономического роста. Известно, что на Западе первая серьезная атака на социальное государство, произошедшая в 1970-х годах в Великобритании, основывалась на утверждении: обеспечение государством высококачественных социальных услуг стоит больше, чем может себе позволить экономика. В «Белой книге государственных расходов» – докладе, изданном в 1979 г. пришедшими под руководством М. Тэтчер к власти консерваторами, – так и говорилось: «Государственные расходы – корень проблем британской экономики»14. Тут же последовал и ряд конференций, основным лейтмотивом которых было утверждение «социальная политика создает препятствия для экономического роста»15.
Однако проведенная вскоре серия авторитетных международных исследований на базе стран, входящих в ОЭСР, этого отнюдь не подтвердила. Во-первых, выяснилось, что тема «кризиса социального государства» наиболее громко звучала в США и Великобритании, хотя эти страны и до экономического кризиса начала 1970-х годов не имели высокого уровня социальных расходов, более того, они тратили на соцобеспечение меньше других стран ОЭСР. Тем не менее именно там были произведены наиболее существенные сокращения социальных расходов. Причина, как показало исследование Р. Мишры, крылась исключительно в идеологических пристрастиях политических сил, пришедших в тот момент к власти. В США и Великобритании в это время правили партии правой ориентации; там же, где сформировались центристские или левоцентристские правительства (Канада, Австралия), сокращение расходов на социальное обеспечение было заметно меньшим; еще меньшим – в социал-демократических (Швеция и др.) и корпоративистских (Германия, Франция и др.) социальных государствах [5].
Во-вторых, установить негативную связь между масштабами социального обеспечения и эффективностью экономики не удалось ни при попытках найти прямые корреляции между темпами экономического роста и объемом государственных расходов, ни при поиске факторов, воздействующих на ситуацию в экономике опосредованно (налоги, занятость и т.п.). Среди стран ОЭСР обнаружились примеры хорошо и плохо функционирующих экономик как с относительно высоким, так и с относительно низким уровнем социальных расходов государства. Отсюда был сделан вывод, что связь между масштабом расходов на соцобеспечение и экономическим ростом – гораздо сложнее, нежели ее трактуют неолибералы; значит, расходы на социальную сферу не есть та «непозволительная роскошь», от которой с наступлением трудностей в экономике следует отказаться. И другой вывод: на развитие экономики гораздо больше влияет не объем расходуемых на социальное обеспечение средств, а специфика его организации. Главное здесь – насколько эффективно она открывает для населения – прямо либо опосредованно – возможность приобретать продукцию производительного сектора экономики (расширяя тем самым его рынки и таким образом способствуя экономическому росту), и в какой мере обеспечивает реальный сектор рабочей силой, чей производительный труд также способствует росту [8]. Наконец, расходы госбюджета на социальные статьи (здравоохранение и т.п.) при их разумном и добросовестном использовании на самом деле являются инвестициями, причем не только в человеческий капитал, но и в различные отрасли реального сектора экономики, связанные со строительством, оснащением и обслуживанием учреждений социальной сферы [7].
Сегодня в развитых странах Запада хорошо понимают, что массовый платежеспособный спрос при надлежащей защите внутреннего рынка – важный драйвер экономического роста. Не случайно во время последнего финансового кризиса расходы на социальную сферу в среднем по странам ОЭСР увеличились с 19% ВВП в 2007 г. до 22,1% ВВП в 2009 г. (пик кризиса) и с тех пор не снижались, хотя показатели самого ВВП имели тенденцию к снижению16.
Миф о прогрессивном налоге как тормозе экономического роста. О центральной теме, вокруг которой ломаются копья, – прогрессивной шкале налогообложения – можно сказать: практически все доводы противников налоговой прогрессии и высоких ставок налогов на доходы наиболее обеспеченных слоев не находят эмпирического подтверждения. Современная нео-либеральная критика этого важнейшего механизма перераспределения доходов строится по следующим направлениям. Во-первых, утверждается, что прогрессивное налогообложение резко усиливает мотив уклонения от налогов. Однако известны страны с высокими налогами, но масштаб уклонения от них там отнюдь не выше, чем в странах с менее высокими налогами. Кроме того, данные опросов говорят о том, что для большинства людей важнейшим мотивом уклонения от уплаты налогов является неверие в добросовестное, солидарное поведение остальных налогоплательщиков. На самом деле факторами законопослушности граждан в налоговой сфере являются способность государства установить справедливые (соразмерные) налоги; обеспечить их неукоснительную уплату всеми без исключения; заручиться поддержкой граждан в отношении того, на что расходуются их налоги, сформировать у налогоплательщиков уверенность в том, что государство выполнит свои обязательства [6].
Во-вторых, по утверждению неолибералов, прогрессивная система налогообложения мешает не столько богатым, сколько тем, кто стремится ими стать, она якобы выступает как антистимул для экономической инициативы. Однако пример Швеции, успешно конкурирующей с гораздо более либеральными версиями европейских социальных государств, говорит о том, что прогрессивный подоходный налог никак не мешает экономической эффективности. Более того, как пишет Тейлор-Губи, если руководствоваться изложенной выше логикой либеральных критиков прогрессивного налогообложения, то два эти довода (об усилении уклонения от налогов и о препятствовании экономическому росту), будучи высказаны одновременно, явно противоречат друг другу. Действительно: либо прогрессивное налогообложение, способствуя уклонению от налогов и тем самым оставляя на руках у граждан больше средств, увеличивает общую экономическую активность, либо оно ей препятствует – но тогда надо каким-то образом объяснить экономически эффективную «шведскую модель» [8, с. 57–58]. В то же время сторонники прогрессивного налогообложения достаточно наглядно доказывают, что вкупе с налогом на роскошь и льготным налогообложением корпоративного сектора налоговая прогрессия на доходы и имущество усиливает два фактора роста: содействует расширению массового платежеспособного спроса и стимулирует перенаправление средств высокодоходных групп с эксклюзивного потребления на инвестиции в производственный сектор [7].