В том, что мы называем Февральской революцией, с невероятной отчетливостью выявилась (проявилась, отразилась) эссенция истории. Февраль – это, на первый взгляд, триумф, а на поверку поражение мировой культуры, цивилизации, прогресса. Что это означает? Что за странные слова? В Феврале 17-го русская история, вроде бы, достигла своей кульминации. Казалось, мы приехали на ту станцию, к которой стремились всегда. Февраль осуществили лучшие русские люди. Можно ли представить себе более завидную, более человеколюбивую биографию, чем у первого министра – председателя Временного правительства, князя Георгия Евгеньевича Львова? Или более искусного и искушенного политика, чем Павел Николаевич Милюков? Более пылкого, чистого человека и великого оратора, чем Александр Федорович Керенский? Более благородного homo politicus, чем Владимир Дмитриевич Набоков? И именно этим людям мы обязаны самым страшным саморазгромом России за всю ее историю.
Скажем и другое. В отличие от большинства исследователей (подчеркнем: исследователей, а не идеологов), я утверждаю: последний русский император Николай Александрович Романов, даже в сравнении с Александром I и Александром II, – лучший русский царь по одной простой причине: при нем – а он не мешал тому и даже по мере понимания способствовал – произошел самый большой за все тысячелетие расцвет Отечества. Этот человек – не мое наблюдение, но я им воспользуюсь – был лучшим в породе властителей, как Юрий Андреевич Живаго в породе интеллигенции. Хочется напомнить: роман «Доктор Живаго» потому и стал событием мирового значения, что не только реабилитировал то великое, что создала Россия в ходе своего тысячелетнего развития, а именно: интеллигенцию, но и обеспечил ей навсегда статус мирового уровня. Это понятие стоит в одном ряду с такими, как греческие философы, римские юристы, средневековые схоласты, мастера эпохи Возрождения и т.д.
Так вот, Николай II – это квинтэссенция русской власти в ее лучшем и мировом смысле. Он был внуком двух выдающихся государей-реформаторов: датского Христиана IX и нашего Александра II. И своею судьбой соединил два этих либеральных тока – русский и европейский. Величие этого человека заключается в том, что всей своей органикой – и человеческой, и самодержавно-царской – он не хотел и даже боялся этих реформ. Но позволил им быть. Что-то высшее, чем «органика», вело его. Он всегда принимал единственно правильное решение. Это касается лишь самого существенного. – По мелочам он ошибался постоянно. Главный итог его царствования – не в том, что он все проиграл (а вместе с ним – мы). Главный итог в том, что он показал, как можно.
Но и к этому человеку должно предъявить претензии. Он был обязан в решающий момент спасти страну. Не имел права отрекаться (права не юридического, но нравственного). Болезнь наследника, обида на ближайшее окружение и, наверное, что-то другое не оправдывают его срыва. И он, и те, кто его свел с престола, навсегда несут ответственность перед нами. И не потому, что ошиблись. И не потому, что проиграли. Чтобы Россия имела таких властителей и таких оппозиционеров мы потратили тысячу лет. Они безответственно распорядились этим тысячелетием. Последовавшее столетие стало расплатой за их несостоятельность.
Казалось бы, после такого поражения Россия была обречена. И мне до недавнего времени так казалось. Тем более, что главный человек русского ХХ столетия – А.И. Солженицын – сказал, что мы напрочь проиграли этот век. И вот – конец этого столетия. В обстоятельствах, в которых оказался русский народ, он впервые в своей истории стал субъектом исторического развития. Не попы, помещики и капиталисты, как говорил мой отец, но, повторим, народ оказался субъектом русского процесса.
Народ выжил в условиях коллективизации и индустриализации – в переводе на обычный русский, в обстоятельствах его планомерного уничтожения. Он восстановил себя, пожертвовав тридцатью миллионами, в условиях самой страшной за всю историю человечества войны. Скажу кощунственные слова, но готов за них отвечать. Все эти гитлеры, гестапо и СС заставили русский народ подняться с колен. В этом смысле совершенно точны памятники в Трептов-парке и в Пловдиве: русский солдат – во весь рост. Мы встали на колени, не решив внутренние проблемы, а поднялись с них, когда ощутили себя ответчиками за весь мир. В этом величие событий первой половины 1940-х годов. В этом фундамент для нашего будущего. В этом, если угодно, индульгенция за позор революции и гражданской войны.
Но к этому никакого отношения не имеют большевистский режим и Иосиф Сталин. Они – это те самые условия, которые не обсуждаются. Обсуждаемся мы с вами.
Сразу откроем все карты. Наши «верхи», как властные, так и оппозиционные, мы сами (то, что называется русским народом) позволили разрушиться тысячелетнему русскому дому, но мы же сами начали процесс его восстановления. И в этом главный смысл ХХ столетия. Всегда любил цитировать Пастернака: но пораженье от победы ты сам не должен отличать. А почему, собственно, не должен? Просто обязан. Я много раз бездумно повторял эти прекрасные слова. Может быть, они и верны по отношению к каждому конкретному человеку – в каком-то воспитательном, педагогическом смысле, но не верны по отношению к социальной жизни. Еще как надо отличать!
ХХ век был для России не только поражением, но и победой. Повторим: именно в этом столетии русский народ стал субъектом своей (и мировой) истории. Звучит, конечно, странновато. Когда же над ним ставились такие эксперименты? (Идти в колхозы, в коммунизм.) Да никогда. Но и никогда он не решал сам свою судьбу. Уже не было просвещенных русских политиков, просвещенных русских властителей. Были Сталин и ЧК. И вдруг этот самый народ взял и сказал: не хочу сдаваться германцу, не хочу Сталина, не хочу ЧК – и последовал маленковско-хрущёвско-брежневско-косыгинский период. И впервые в русской истории не цари, не графы Толстые (Львы и пр.), не графы Уваровы и пр., а «просто русские» могли сказать себе: вот я и делаю ракеты, перекрываю Енисей, и даже в области балета я впереди планеты всей. В этом был великий ответ русского народа на то, что ему было предложено русской историей в ХХ столетии.
1
Солженицын А.И. Публицистика: Статьи и речи. – Париж: УМСА-press, 1981. – С. 323.
2
Там же. – С. 306.
3
А может быть, и не случайно. Во всяком случае, второе. Напомним об одном эпизоде. 19 декабря 1999 г. «Единство» победило на выборах партию «Отечество – Вся Россия». На следующий день, 20 декабря, по инициативе В.В. Путина на Лубянке была восстановлена памятная доска Ю.В. Андропову. Вечером 20 декабря, в День работника органов госбезопасности, выступая в том же здании перед сотрудниками этих органов, Путин сказал: «Группа сотрудников ФСБ, направленная вами в командировку для работы под прикрытием в правительство, на первом этапе со своими задачами справляется».
4
Мы еще не знали, что нас ждет Крым, а тогда, в конце «тринадцатого», напомню, удалось отговорить Януковича от подписания соглашений с ЕС.
5
А теперь Мигранян не просто «испугал», он – как бы это точно сказать? – кончил свою моральную жизнь самоубийством. Речь идет о его позорнейшей статье в «Известиях» против А.Б. Зубова.
6
Кстати, конфликт «Путин – Ходорковский» помимо противостояния Власти и Собственности, в ходе которого последняя выдвигала претензии, подобно Власти, на статус Субстанции, что означало бы конец исторического доминирования в России феномена «властесобственность», можно трактовать и иначе. В известном смысле, это было противостояние в новых условиях «чекистов» и «партийцев». Ведь Михаил Борисович, не случись горбачёвской перестройки, вполне возможно сделал бы хозпарткарьеру. Многообещающий комсомольский работник, всегда узнаваемый тип позднесоветского молодого общественника – Комитет ВЛКСМ вуза, Фрунзенский райком комсомола, скорое, что было непросто, членство в КПСС. По собственному признанию всегда (в 90-е) тяготел и брал за образец талантливых дельцов-партийцев: Геращенко, Вольского, Маслюкова и др. Конечно, это лишь осторожное предположение, которое возникло при чтении книги Ходорковский М. Тюрьма и воля / Ходорковский М., Геворкян Н. – М.: Говард Рорк, 2012. – 400 с.