–Не за что! – он перебил ее, очевидно, волнуясь. – Я правда уверен, что это ваша вещь. Не случайно же я отыскал ее после вашего, а не чьего-либо другого танца…
–Должна признать, что не видела у выпускниц подобной красоты…
–Я должен признать то же самое, – оба рассмеялись. Понятно, что ни о какой еде не могло быть и речи. Государь проявил такт и не вмешивался в их разговор, увлеченно беседуя с Всеволожским о каких-то танцевальных пустяках.
–Нет, правда, вы танцевали «Stella confidenta» просто блистательно! – продолжал рассыпаться в комплиментах Наследник.
–Пустяки, госпожа Цукки танцует его не в пример лучше.
–Полагаю, что когда у вас за плечами будет столь же внушительный опыт, вы заткнете ее за пояс. И потом не забывайте, что она не является представительницей русской балетной школы, а Государь, кажется, назвал вас славой и украшением именно русского балета!
Его Величество услышал, что речь зашла о нем, и в свойственной ему манере отшутился:
–Когда я был молод, ваши ровесники не приплетали в ухаживания родителей!
–Ну что вы, Ваше Величество, – попыталась было оправдаться Маля, а Николай сидел как вкопанный и только опустил глаза в пол. Казалось, он солидарен со словами государя. Затем Его Величество поднялся и ласково подтолкнул сына под плечо – они переходили от стола к столу, чтобы всем ученицам и их покровителям уделять равное внимание. Но весь оставшийся вечер ни на минуту не сводили Маля и Наследник друг с друга глаз – как видно, накаркал Государь. Видя это, он как будто хвалил сам себя за некстати брошенное слово.
Ища любую свободную минуту, чтобы взглянуть на Наследника, Маля вовсе забыла о значении сегодняшнего представления для ее карьеры, забыла обо всем на свете. Не видела она и влюбленных взглядов, что изредка из-под густых бровей бросал на нее великий князь Сергей Михайлович. А после, когда настала пора Царской Семье уезжать, Маля и Николай очень трогательно простились.
–Вы словно перевернули во мне что-то… – говорил он.
–Полно вам… – скромно отвечала она. – Хотя, встреча и впрямь была незабываемой.
–Обещайте, что будете скучать по мне.
–Обещаю, – отвечала она, сжимая в руке подарок будущего царя.
На следующее утро Малю словно поднял первый утренний весенний ветерок – была суббота и потому проснулась она в приподнятом расположении духа. Все произошедшее вчера казалось приятным сном, настолько восхитительно и нереально это было. До выпускного экзамена было еще целых два месяца – срок, кажущийся в ее возрасте сравнимым с вечностью, и оттого она о нем не думала. А может оттого, что мысли ее были заняты целиком Наследником. Она восстанавливала в памяти их вчерашнюю встречу, и ей казалось, что, прощаясь, они смотрели друг на друга иначе – не так, как когда встретились. Ей все время казалось, что зарождающееся чувство (в том, что оно зарождается, она была практически уверена) будет взаимным. И еще – ее все время преследовало ощущение, что сегодня должно произойти нечто не менее удивительное и волшебное, чем вчера. Ей казалось, будто неизбежна встреча с Наследником и сегодня – хотя где и когда она могла бы произойти?
Едва проснувшись, Маля велела дворецкому Степану заложить шарабан. Много лет назад папа подарил ей двух маленьких пони, которых в шутку называли крысами феи Карабос, спешащей на упряжке из них на бал к Спящей красавице из оперы Чайковского. Так вот иногда она любила кататься на шарабане, запряженном ими, по городу и просто отдыхать от напряженных балетных будней.
Запрыгнув в него, помчалась она в сторону Аничкова дворца… Ни о ком и ни о чем она сейчас не думала, кроме как о Наследнике. И– о, чудо! – стоило шарабану поравняться с императорской резиденцией, как она снова встретила глазами его. Его природная стать, скромные и размеренные движения и главное – этот взгляд. Пронзительный, голубой, искренний, как у ребенка, которому невозможно не доверять и от которого нельзя ждать никакого подвоха, никакой подлости или попытки воспользоваться своим положением. Он бродил вокруг дворца, время от времени наступая начищенным сапогом в лужи, опустив вниз глаза, но когда звон колокольчиков крыс феи Карабос только послышался у ограды резиденции, взгляд его, словно влекомый каким-то высшим чувством, оторвался от созерцания проталин и устремился туда, на звук. Их глаза встретились. Всего мгновение и едва уловимые улыбки обоих – этого было достаточно, чтобы она поняла, что не ошиблась во взаимности появляющихся на свет Божий чувств. Едва увидев его, встретив еще малознакомый, но уже горячо любимый взгляд, она лихо развернула повозку и помчалась домой.
На обратной дороге она поймала себя на мысли о том, что даже не обратила внимания на то, в чем он был одет – была ли на нем вчерашняя форма или штатский костюм. Она смотрела только ему в глаза. Впрочем, и он смотрел туда же.
Приехав, она собрала за столом всю семью и стала заплетающимся от волнения языком рассказывать домашним о такой чудесной встрече, ставшей продолжением вчерашнего раута, но все только улыбались ее рассказу – никто в него не верил, считая лишь россказнями влюбленной в цесаревича курсистки. Мало ли таких, господи! Да и нужно ли ей было чье-то одобрение? В глубине души она даже радовалась такому скепсису домашних – ей не хотелось делиться своим счастьем даже с самыми близкими!
1 июля 1890 года, Красное Село.
-Итак, уважаемые дамы, с сегодняшнего дня вы являетесь выпускницами и зачисляетесь в состав Императорского Театра. Ваш первый сезон состоится в Красном Селе в полевом театре великого князя Николая Николаевича спустя две недели. Поздравляю вас с этим знаменательным событием в жизни и желаю всем и каждой внести наибольший, что в ваших силах, вклад в развитие и историю русского балета, – руководитель Дирекции Всеволожский стоял перед исполненными радости и приятного предвкушения танцовщицами, вытянувшись во фрунт. Отныне им предстояла самостоятельная жизнь артисток балета. Права на ошибку не было ни у кого, а у Мали– всего меньше. Через две недели все выехали в Красное Село.
Сооруженный по приказу Николая Николаевича полковой театр представлял собой огромную деревянную конструкцию наподобие древнегреческой анфилады или открытых театров города Рима. У нас таким манером строят цирки – так, что сцена (или арена) находится в середине окружающих ее поднимающихся к небу зрительных мест. Актерские уборные шатры стоят под зрительными местами, а выходят актеры через особый коридор, расположенный между рядами. Отыскать в этой сплошной череде бивуаков уборную того или иного артиста наугад невозможно – надо точно знать, в какой именно шатер входит служитель Мельпомены, чтобы застать его вне представления. Конечно, Мале, привыкшей хоть не к изыскам, но к относительному порядку и чистоте своих покоев даже в училище, сложно было здесь отдохнуть или как следует приготовиться к выступлению. Она первый день приехала, вещи были разбросаны по всему шатру, а к выступлению, которое должно состояться всего через пару часов она, казалось, вовсе не сумеет приготовиться в этих полевых условиях. Она точно не знала, приедет ли сюда Ники сегодня, да и вообще, но догадывалась, что должен быть – о приезде почти всех членов Семьи танцовщицам было известно заранее.
Все изменилось, когда завеси шатра распахнулись, и он, в черкеске, с откинутым назад казачьим башлыком, появился на пороге. Все те же голубые глаза, излучающие добро и свет, все та же окладистая постриженная борода, протянутый от эполета до пуговицы аксельбант… Все, что бросалось в глаза при первой встрече, присутствовало и сейчас. Разве что он – он словно был каким-то другим, слишком много смелости читалось в его движениях.