–Вы… Ваше Высочество…
–Оставьте, – улыбнулся он и сделал шаг вперед. Как только шатер закрылся, она подошла к нему ближе. Она покраснела и будто бы перестала отдавать себе отчет в своих действиях, какая-то неведомая сила двигала ей все то время, пока они вдвоем были на столь недопустимом расстоянии, которое все время хотелось сделать еще более недопустимым.
–Я очень соскучилась по вам.
–Я тоже, потому я сегодня здесь.
–А Государь?
–Папа тоже здесь, но ненадолго. Он проведет лагерный сбор, потом уедет… Вы так спрашиваете, будто больше скучали по нему, а не по мне!.. – в шутку, как бы обидевшись, бросил Николай Александрович.
–Ну что вы… Просто я беспокоюсь о том, что он подумает, если увидит вас выходящим из моего шатра.
–Ничего особенного он не подумает – все великие князья беседуют с артистами перед представлением.
Еще один шаг навстречу друг другу. Расстояние предательски сокращается. И это – в такой опасный момент, когда толком не запирается ни одна дверь и все время есть возможность, что кто-то войдет. Ох, ужи эти влюбленные – вечно самые рискованные поступки совершаются ими там, где они гипотетически находятся не одни.
Наследник притянул ее к себе, видя все больше охватывающее ее смущение и то, как она пытается с ним бороться. Секунда – и губы их встретились так же тесно, как раньше встречались глаза.
–Что вы делаете, Ваше Высочество? – отпрянув от него, воскликнула Маля.
–Ничего особенного. Разве вы не хотели того же?
–Сложно сказать, чего я хотела… – она опустила глаза и стала было пытаться оправдать себя и свои чувства, как вдруг он поднес палец к ее губам.
–Ни слова больше. Поступки говорят больше и красноречивее слов, а слова – суть одна ложь. И просьба – не будем больше придерживаться официоза. Мы оба прекрасно поняли, что произошло между нами в первый вечер. И на следующее утро, когда ты встретила меня у Аничкова дворца, я думал только о тебе. Признаться, несмотря на возраст, со мной такого раньше не случалось. Ведь казалось бы…
Теперь уже она остановила его речь тем же жестом.
–Хорошо. Только и ты не говори больше ни слова. Только я, признаюсь, не знаю, как нам теперь называть друг друга…
–Называй меня Ники – так зовут все домашние.
–А ты? Как ты будешь меня называть?
Он улыбнулся:
–Я буду называть тебя моя маленькая милая пани.
Оба расхохотались. Часы на стене шатра пробили пять часов – через полчаса начнется выступление, а она даже не была на репетиции. Наскоро выпроводив возлюбленного, она едва успела переодеться и со всех ног рвануть на сцену, когда вдруг возле шатра лоб в лоб столкнулась с Государем. Он только что прибыл, вид у него был уставший, так что признать в нем царя не каждая смогла бы. Вовремя остановившись, она отвесила ему традиционный глубокий реверанс.
–Доброго дня, Матильда Феликсовна, – улыбаясь, приветствовал ее Император. – Спешите куда-то?
–Да, Ваше Величество, на репетицию, и уже безнадежно опаздываю.
–Ничего, успеется. В вашем-то возрасте поспевать одновременно в пять мест – сущие пустяки. А опоздали, должно быть, потому что кокетничали…
Она улыбнулась вечно приветливому Государю. «Занятно, – подумала она, – что было бы, будь он моим свекром?» Но сразу отогнала от себя фривольную мысль. Александр Александрович меж тем продолжал:
–Позвольте мне, как вновь прибывшему и потому тоже опоздавшему, сопроводить вас?
–Почту за честь, – она подала ему руку, и вместе они проследовали к сцене. Стоило им двоим появиться там через несколько минут, как Всеволожского, по традиции стоявшего в окружении своих любимиц Рыхляковой и Скорсюк, едва не хватил удар. Маля поймала себя на шкодной мысли о том, что ей начинает доставлять удовольствие фраппировать публику новыми знакомствами.
Представление как всегда прошло великолепно. Маля танцевала фею Драже, о партии которой так давно мечтала, а после все закончилось общим Galop Infernal. Императорская Семья была в восторге.
Великий князь Николай Николаевич, родоначальник красносельских представлений, сидел в одном ряду с балетмейстером Львом Ивановичем Ивановым, своим горячим приятелем, и по окончании представления решил с ним поспорить на глазах у всех собравшихся. Артисты замерли на сцене, наблюдая их пререкания.
–Все замечательно, но галоп просто никуда как плох, – подытожил Николай Николаевич, повергая Льва Ивановича в ступор.
–Отчего же? Галоп поставлен мною по всем канонам балетного танца. Он выдержан в определенных пропорциях и стиле, и никак иначе выглядеть не может.
Николай Николаевич махнул рукой:
–Ладно тебе ерунду говорить!
–Да что же не так, Ваше Высокопревосходительство?
–А все не так. Не может танцор поворачиваться в профиль, когда танцует галоп. Это тебе кто угодно расскажет, кто хоть раз бывал в театре, даже в простом, не говоря уж о балетном. Артист в лучшем случае может поворачиваться к залу на три четверти, и не более. Он должен быть обращен к залу, только к залу! И потому не более, чем три четверти. И потом – галоп, Лева, это же галоп, – отставной военачальник, князь уже порядочно завелся и кричал едва ли не на все Красное Село. – Кто же танцует его, перебирая ножками и едва касаясь пола?!
–А как же надо?! – Лев Иванович все еще недоумевал, но уже начинал улыбаться, понимая, что старик просто-напросто решил всех развлечь.
–Надо нестись как боевая лошадь на полном скаку… Да что говорить…
Сказав это, великий князь выскочил на сцену, зачем-то выхватил из ножен саблю и принялся отбивать по подмосткам такую чечетку, какой видавший виды театр не припоминал на своем веку. С момента своего сооружения в 1877 году в честь одной балерины, в которую Николай Николаевич, как говорили, был самозабвенно влюблен, такой фривольный танец великие князья на его сцене еще не исполняли. Он скакал, обратившись лицом к залу, отбивая каблуками настоящую терскую лезгинку и совершая антраша с бешеной амплитудой. Лицо его раскраснелось и залихватски подрагивающие усы словно бы подливали масла в огонь.
Публика и артисты поначалу замерли и не знали, как реагировать на поведение престарелого сановника. Уж не сошел ли он с ума? Но потом Лев Иванович подскочил со своего места и стал аплодировать па-де-труа приятеля, заливаясь хохотом и крича:
–Вот это потеря для русского балета! Вся моя жизнь и все мои постановки есть сущая бездарность по сравнению с талантом этого большого актера!
Зал разразился хохотом. Не смог от не удержаться и виновник – великий князь едва ли не грохнулся об пол в истерике. После Маля подойдет к нему на правах дочери его друга, балетмейстера Кшесинского, и спросит у него, что все это означало, а он ответит ей в свойственной Романовым манере:
–Ну а что?! Все сидели словно не в зрительном зале, а на лекции скучного профессора. Балет – это радость, это феерия, это полет, им жить надо. Внутри все должно трепетать, а эти напыщенные индюки сидят как на приеме у Высочайшей Особы. Надо было выкинуть им что-нибудь эдакое!
А когда она рассмеется от его ответа, бросит лишь:
–Кланяйтесь папеньке, – и уйдет.
Все еще долго будут смеяться, но не до смеха будет одному цесаревичу – он еще не сказал Мале, зачем на самом деле приехал, и почему им вскоре придется надолго расстаться.
Глава II.
Клин клином
«…только бы японцы не подумали, что это происшествие может чем-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие…»
Николай Александрович, наследный принц престола, во время путешествия в Японию в 1891 году2.
Расставание было связано с кругосветным путешествием, в которое Ники предстояло отправиться буквально на днях. Вояж должен был продлиться 9 месяцев и закончиться его визитом в Японию. Деться от этого было никуда нельзя – в первую очередь он был Наследником престола, а уж потом ее возлюбленным. Маля все понимала, но буквально не находила себе места те несколько дней, что он приходил за кулисы, в ее шатер, чтобы поговорить перед длительной разлукой. Частые встречи с ним стали сродни наркотику или попыткой, как писал Горький, надышаться перед смертью – тем мучительнее они были оттого, что отъезда было не избежать.