Туго… туго… зашнурована, вся грудь наружу, только бы вожделение вызвать. Матушка, она способна на грех. Она склонна к… Она склонна к… Она полна… — Он не в силах продолжать.
— Нет, нет, — увещевает мать. — Она для нас старалась.
— Похоти!
Одно-единственное слово падает в тишину комнаты, оно может относиться к кому угодно, скорее к брату, чем ко мне.
Я уже у самых дверей. Тихонько приподнимаю задвижку, придерживаю пальцем, чтобы не щелкнула. Три придворные дамы привычно поднимаются, загораживают мой побег от тех двоих у камина. Дверь открывается, смазанные маслом петли даже не скрипнули, только пламя свечей колыхнулось от сквозняка, но брат и мать, поглощенные друг другом, придавленные ужасным словом, ничего не замечают.
— Ты уверен? — доносится до меня вопрос матери.
Ответа я уже не слышу. Закрываю дверь и быстро иду в нашу комнату. Фрейлины сидят вместе с сестрой у камина и играют в карты. Попытались их спрятать, когда я открыла дверь и шагнула в комнату. Увидев меня, облегченно рассмеялись — их не поймали. Во владениях моего брата азартные игры для незамужних женщин — запрещенное удовольствие.
— Иду спать, голова болит. Не приставайте ко мне, — резко объявляю я.
Амелия понимающе кивнула:
— Давай попробуй. А что ты наделала?
— Ничего. Ничего, как всегда.
Я прохожу в спальню, швыряю платье в сундук в изножье кровати, в одной сорочке забираюсь в постель, задергиваю полог и натягиваю одеяло. Дрожу под холодными простынями и жду приказа, знаю — он вскоре последует.
Всего через несколько минут Амелия открывает дверь и торжественно объявляет:
— Матушка тебя требует.
— Скажи, я заболела. Я уже в постели.
— Я так и сказала. Она велела накинуть плащ и идти. Что же ты наделала?
— Ничего, как всегда, ничего.
Ее лицо сияет. Я неохотно выбираюсь из постели, снимаю плащ с крючка за дверью, завязываю тесемки от подбородка до колен.
— Опять спорила с ним? — ликует Амелия. — Как всегда, не смогла промолчать?
Молча выхожу из притихшей комнаты, спускаюсь в покои матери, они в той же башне этажом ниже.
На первый взгляд она одна, но я замечаю полуоткрытую дверь в спальню, мне не надо его видеть, не надо слышать, я просто знаю — он там, наблюдает.
Мать стоит спиной ко мне, а когда поворачивается, я вижу у нее в руках березовый прут, и лицо ее сурово.
— Я не виновата! — выпаливаю сразу же.
— Дитя, разве это единственный способ войти в комнату? — В голосе звучит раздражение.
Опускаю голову.
— Матушка, — говорю я тихонько.
— Я тобой недовольна.
— Мне очень жаль. Чем я вас огорчила?
— Ты призвана исполнить священный долг, привести своего мужа к реформированной церкви.
Я киваю.
— Тебя ждет великая честь, высокое положение. Ты должна вести себя так, чтобы быть достойной этого.
Бесспорно. Я снова опускаю голову.
— У тебя непокорный нрав.
Опять правда.
Она понижает голос:
— Боюсь, в глубине души ты развратна.
— Неправда, матушка. — Я тоже говорю тихо. — Это не так.
— Так. Король Англии не потерпит развратной жены. На репутации английской королевы не должно быть ни единого пятнышка. Она вне всяких подозрений.
— Матушка, я…
— Анна, подумай! — Ее голос впервые звучит серьезно. — Он казнил леди Анну Болейн за измену, обвинил в том, что грешила с половиной двора, даже с родным братом.