– После нашей беседы ты будешь лучше понимать уток. Что до людей, тебе прежде всего стоит поговорить с Колином. Объясни ему, что чутье не обмануло тебя насчет Деймона Холмса. Деньги с его счета исчезли после землетрясения в Японии, а вовсе не по твоей вине.
Она кивает.
– Попроси Пола не перебивать тебя на собраниях. Скажи Джонатану, чтоб не присылал тебе больше сальные приколы по электронной почте, что тебя это достало. И пусть Кристина из Slimming World поменьше болтает о том, что она была первой девушкой твоего мужа. Может, ей досталась его невинность, но ты забрала его сердце. А мужу скажи, что ты не любишь помидоры. Он кладет их тебе в багет, потому что видит, в каком ты стрессе. Он думает, что так вкуснее. Он так проявляет заботу о тебе, поняла? Ему невдомек, что к часу дня багет успевает размокнуть от помидорного сока и тебя это бесит.
Она снова кивает.
– Не прячься здесь от проблем, этим ты только делаешь себе хуже. Решай проблемы. Спокойно. Учись постоять за себя – как взрослая. Разговаривай с людьми. А сюда приходи, чтобы полюбоваться видом и покормить уток.
– Овес, кукуруза, горох, – улыбается она.
– Вот именно.
– Спасибо тебе большое за советы.
– Пожалуйста, – говорит он, слетает на землю и шлепает к воде. – Удачи! – Он проплывал по середине озера, и кусок хлеба, брошенный с другой стороны, едва не угодил селезню в голову, но, к счастью, он успел увернуться.
Она встает, но снова садится, почувствовав головокружение. Что-то в словах утки задело ее.
Не прячься. Разговаривай с людьми.
Давненько она этого не слыхала. А вот в детстве от старших постоянно: от мамы на детских праздниках, от папы, где бы они с ним ни были, от учителей, от других взрослых. Потом, когда она повзрослела, – всего один раз от своего бойфренда, который вскоре стал ее бывшим бойфрендом. В точности его слова звучали так: не прячься, говори со мной.
Она всегда пряталась и всегда молчала. В семье она боялась открыть рот, потому что нельзя было сказать родителям, что она думает. Они требовали от нее быть нормальной, но сами не были, и она не могла им этого объяснить. А если так, если нельзя сказать, что происходит на самом деле, то о чем тогда вообще разговор? Они и не разговаривали. Среди близких был только один человек, кто понимал ее в детстве, не попрекая при этом молчанием. При мысли о нем на глаза наворачиваются слезы. Дедушка.
Родители часто ссорились, и, когда, случалось, обстановка в доме накалится, приходит дедушка, забирает ее, и они едут куда-нибудь на машине. С ним они разговаривали. Так, болтали о всякой ерунде. С ним ей было хорошо, спокойно. Она любила запах дедушкиных шерстяных кардиганов. Он смешил ее: вынимал вставную челюсть и, держа в руках, стучал зубами. Ей нравилось трогать его крупные морщинистые руки, и как ее маленькая ладонь целиком умещается в его лапе, когда он берет ее за руку, и запах табака от кожаной вощеной куртки. Дед курил трубку.
Она любила уезжать из дома, особенно когда ее забирают. Ей казалось, что он ее спаситель, который как по волшебству является в нужное время. Только потом она догадалась, что ему, наверное, звонила мама. И это стало для нее после стольких лет настоящим открытием.
С дедушкой она забывала все свои страхи. Не то чтобы он был для нее лучик света в темном царстве, он скорее помогал забыть, что темное царство существует. Он не требовал от нее объяснений, он и сам все понимал. Он не говорил, чтобы она перестала прятаться, потому что помогал ей убежать, и эти детские побеги стали ее прибежищем, когда она повзрослела.
Он брал ее кормить уток.
Когда у них поднимался крик, грохот, ругань и плач, приезжал дедушка. Заслышав гудок его машины, она бросалась вниз по лестнице вон из дома, от страха не дыша, как дезертир, без оглядки бегущий с поля боя под гром канонады.
Она прыгала к дедушке в машину, где царил мир. Наступала тишина вокруг и в ее голове.
Бывало, они покормят вместе уток, и ей становится легче. У него, кажется, и голос был как у этого селезня.
И вот она сидит на скамейке в парке и, потрясенная, вспоминает его, чувствует его запах, слышит его голос, будто он снова рядом. И то ли улыбается сквозь слезы, то ли плачет с улыбкой. Когда ей становится легче, она встает и идет обратно в офис.
5
Женщина, которая находила следы укусов у себя на коже
Пятно на коже она заметила в свой первый рабочий день, вернувшись после девятимесячного декретного отпуска.
Утро было сумасшедшим. Вечером она, волнуясь, точно назавтра ей первый раз в первый класс, то и дело собирала и разбирала сумку. Все, кажется, было готово, спланировано, обдумано: контейнеры со свежим пюре на целый день стояли в морозилке, и один в холодильнике, готовы были школьные ланчи, собраны школьные сумки, подготовлены в ясли памперсы, немаркая одежда для прогулок после школы старшим и вещи, чтобы переодеть младшего – если вдруг намочит штанишки, запоносит от новой смеси или еще что-нибудь. Школьную форму она выстирала и отутюжила, спортивные костюмы достала… Все вроде бы наперед организовала и предусмотрела, а улечься им не удалось допоздна.
Ночью она не могла уснуть от беспокойства, перебирая в уме запасные варианты – на случай, если что-то пойдет не так. Но прежде всего ее тревожило возвращение на работу. Сможет ли она продолжить работать по-прежнему? Хоть бы не накосячить, как иной раз дома. Однажды она приправила жаркое из цыпленка мыльной пеной, а потом схватила банку томатных консервов и вышла на крыльцо, пытаясь – на глазах изумленных детей – выдувать из них пузыри. Не утратила ли она квалификацию? Не заржавели ли мозги? Обрадуются ли клиенты ее возвращению? А вдруг ее заместитель проявил себя как более умелый, быстрый, эффективный, более выгодный работник? Что, если к ней станут придираться, нарочно выискивать недостатки, ища предлог, чтобы уволить мать троих детей? На ее место много желающих – холостые парни, семейные мужчины постарше, незамужние девушки, бездетные женщины – те либо не могут иметь детей, либо не хотят, опасаясь, что дети навредят карьере. Эти готовы сидеть на работе до ночи, приходить ни свет ни заря – словом, менять свое расписание при первой необходимости.
Она отвезла старшего, шестилетнего, в школу, среднего, трехлетку, в центр Монтессори, и девятимесячного в ясли, и всякий раз ей это было словно ножом по сердцу. Дети рыдали, куксились, глядя на нее укоризненно: почему ты меня бросаешь? Их страдальческие, жалобные гримасы так и стояли у нее перед глазами. И впрямь: почему она их бросила? Она провела дома чудесные девять месяцев. Хотя с детьми не соскучишься. Ни дня не обходилось без того, чтобы ее не довели до белого каления – но ее истерические вопли пугали не столько детей, сколько ее саму. Все-таки они были вместе, и ее крошки не страдали от недостатка материнской любви. Чего же ей не хватало? Работать ей совсем не обязательно, поскольку едва ли не весь ее заработок будет уходить на оплату школы и яслей. Если бы они продолжали экономить, она бы спокойно могла и дальше сидеть дома. Нет, деньги им нужны, но это не главное. Она возвращается на работу, потому что ей это необходимо. Она любит свою работу. Она хочет работать. И муж только за – но не для того, чтобы сообща тянуть кредитную лямку. Ему снова хочется увидеть ту женщину, которой она была, когда они познакомились – довольную жизнью, более уверенную в себе, потому что она ценный, полезный, уважаемый коллегами сотрудник, а не истеричка какая-нибудь. Хотя в то утро она была далека от его идеала.
Когда она передала младшего в руки няньке с бейджиком «Эмма», сердце ее болезненно сжалось. Как она ненавидит эту Эмму! Нет-нет, она ее любит – Эмма ей нужна. Малыш заревел, и в ответ из набрякших сосков брызнуло молоко. На ее шелковой блузке и так уже проступили темные пятна – дети были ни при чем – она просто взмокла от пота. В машине, проклиная жару, она подставила мокрую грудь под кондиционер, потом сунула по капустному листу в чашки бюстгальтера и стала крутить ручку настройки радио, чтобы не думать о брошенных ею крошках.